Из книги «Школа врачевателей» - страница 8

— Дыму было, словно стог сена сгорел. А Пардо лежит себе в мешке, набитом дроковым цветом.

Почерк у Пардо из Понтеса был округлый, очень четкий, и у заглавных «Е» он вырисовывал очень красивые завитушки-хвостики. Отменно свистел. Когда я был маленький и Пардо приходил к нам в аптеку, я всегда упрашивал его посвистеть, и Пардо после долгих отнекиваний изображал для меня дрозда, горлинку и певчую птичку, которую на Кубе именуют «тороро» — кубинский соловей. Он подражал песенке влюбленной самочки и, поводя возле губ ладонью правой руки, воспроизводил трели, переливы, завитушки, затейливые, как хвостики у заглавных его «Е». Да почиет он в мире!

Силва да Поста прожил в Буэнос-Айресе лет двадцать, из них большую часть проработал санитаром в сумасшедшем доме. Один музыкант, лечившийся там, выучил его играть на гармонике. Когда Силва вернулся к себе в селение, в Рейгозу, что близ Пасторизас-де-Мондоньедо, он стал подрабатывать на похоронах, играя на своей «чемоданной» гармонике, как он ее называл, и звучала она у него торжественно и траурно; а еще он стал заниматься врачеванием. Снимал «порчу поганую» с помешанных, вправлял мозги, поднимал «опустившиеся желудки», лечил от «мертвянки»— так прозвали у нас то состояние, когда человек от всего устал и все ему надоело, ни сна, ни аппетита, лежит лежмя и жить ему не хочется. Силва вечно жаловался, что здесь не достанешь таких лекарств, как в аптеке сеньора Одило, Энмьенда, 14, Буэнос-Айрес; у сеньора Одило, немец он был, имелись средства, каковые только там и можно было получить, Из-за галисийской скудости медикаментов сеньор Силва прописывал всего два средства: горчичники и крапивные припарки. Приобрел некоторую известность. Кроме того, лечил прогреваниями от печеночных колик и очень был заботлив с роженицами, шампанское им прописывал. Но особую силу воображения, да и несомненное знание дела выказывал он при общении с выходцами с того света, разгуливавшими по нашим краям. Появится, бывало, неприкаянная душа, которую что-то удручает, уж Силва найдет способ ее прогнать; и умел он быстрехонько вызнать, по какой такой причине она бродит, не дает людям покою; и если надобно было ей выполнить какое-то обязательство, Силва помогал, даже денежки одалживал в случае необходимости. В благодарность неприкаянные души рассказывали ему, где лежит потерянный кошелек либо клад. Кроме того, умел он угадывать, от кого младенец, родившийся, по случайности, после праздника Святого Раймунда в Вильялбе, Святого Графа в Виланове либо Святого Луки в Мондоньедо… Дело непростое, летом и в начале осени празднуются три, а то и четыре праздника, один за другим. Силва не ошибался, но эта догадливость не раз навлекала на него колотушки; искусство стоило ему денег, потому что иной раз приходилось утихомиривать разъяренного парня с помощью сотенки песо звонкой монетой.

В Лагоа был у Силвы друг по имени Гаспар, по прозвищу Кряж; они подружились в Буэнос-Айресе, Кряж некоторое время сидел в сумасшедшем доме, где работал Силва. Была у Кряжа навязчивая идея — после смерти остаться на земле и постранствовать. Силва сказал ему, что это дело нехитрое, был бы будильник да осталось бы на земле о чем позаботиться. Была у Кряжа молодая жена — из Фолгейрозо-де-Беседо, где женщины славятся смешливостью; да сам Кряж был не слишком удал. Силва предрек приятелю, что жить ему не больше двух месяцев: у него печень вся иссохла и в голове мутилось, он за полтора месяца ни разу глаз не сомкнул, все ворочался в постели, ломал себе голову, как бы остаться на земле. У Кряжа было тысчонок тридцать песет ассигнациями, и он зарыл их под каштаном, что рос у него за домом. Таким образом, ему пришлось бы вернуться, чтобы сказать жене, где спрятан капиталец, — ежели будет вести себя как положено, а ежели будет юбкой по траве мести, ни медяка; тогда все скажет одному своему племяшу; и заодно Кряж намерен был припугнуть женушку, чтобы не пошла вторым браком за портного Немезио, который когда-то к ней сватался.

Кряж был при смерти. Пришел его последний час, кашлянул он, выплюнул что-то, ошметок печени, видно, и сжал руку Силвы, сидевшего у постели. Когда положили Кряжа в гроб, Силва поместил у него на груди, поверх куртки, будильник, будильник был поставлен на семь вечера, к тому времени Кряж уже пролежит в могиле восемь часов. Об этом знали десятка два человек, бродили вокруг кладбища, молчали как рыбы, дожидаясь, когда зазвонит будильник.