Из ниоткуда с любовью - страница 7

Наступает тишина.

Очередь через некоторое время:

— Ну, хрен с ним, товарищи, пусть проходит. Мы что, звери какие? Не в буржуйской стране живем!

— Пусть идет, ладно, деткам молока купит настоящего! И хлеба!

— Только скажи Машке, продавщице, чтобы сметану перемешала сначала — ее на молокозаводе кефиром разбавляют!

— Сынок, у меня тут конфеты, «Мишка на Севере», возьми отвези детишкам своим — у вас там Госты отменяют советские, в «Правде» писали, таких конфет уже у вас не сделают.

— Жалко вас там, дураков. Джинсы у вас есть, а жизни нету.

Дверь магазина открывается.

— Пельмени завезли, две пачки в руки, — объявляет продавщица.

Очередь радуется. Молодой человек входит в магазин.

Мужчина был неопределенного возраста — лет за тридцать, но не старше сорока. Он спокойно сидел за привинченным к полу болтами столом на прикреплённой болтами же табуретке и, когда следователь вошел в комнату для допросов, поднял глаза и внимательно посмотрел на него.

— Здравствуйте, — сказал следователь, усаживаясь на также привинченную табуретку.

— Здравствуйте, — отозвался мужчина.

Следователь положил перед собой папку, открыл ее, просмотрел несколько листов.

— Вы можете называть меня Игорь Александрович, — сказал следователь. — А как называть вас?

Мужчина пожал плечами.

— Да мне все равно, если честно. Как вам удобнее, так и называйте, Игорь Александрович.

— То есть имя свое вы говорить отказываетесь?

— Не вижу надобности, — ответил мужчина. — Это просто не имеет никакого смысла. Если вам что-то нужно написать в ваши протоколы, то укажите, что отказываюсь.

— Хорошо, — сказал следователь, сделав запись на бланке допроса.

— А звать можете подозреваемым, — усмехнулся мужчина. — Очень хорошее слово.

— Дурака валяете? — спросил следователь, положив ручку. — Напрасно.

Он перебрал листочки в папке, вытащил аккуратно один.

— Итак, — начал он веско. — Некоторое время назад было отмечено, что происходит некая непонятная активность на рынке… — он помедлил, подбирая слова. — На рынке советских артефактов, скажем так. Кто-то скупает в больших количествах второстепенные рукописи, относящиеся к середине прошлого века — скупает, например, черновики у наследников совершенно забытых ныне писателей и поэтов. Скупает книги, художественные альбомы, ноты, письма. И вывозит их из страны.

— В этом есть какой-то криминал? — спросил мужчина. — Вывоз этих материалов осуществлялся незаконно? При покупке нарушалось уголовное законодательство? Были ли факты обмана продавцов со стороны покупателей?

— Нет, — сказал следователь. — Все, что скупалось и вывозилось, не имело никакой исторической, культурной или иной ценности — и это очень странно. Учитывая, что неведомые до поры до времени покупатели платили не просто щедро, а более чем щедро. При этом за бумаги каких-то третьестепенных писателей или поэтов.

— В чем тогда проблема? — поинтересовался мужчина.

— Проблема в том, что любая активность, смысл которой неясен, не может не вызывать у нас, то есть людей, отвечающих за безопасность государства, вопросы.

— Безопасность? — Мужчина снисходительно улыбнулся. — Какое отношение, даже при самом богатом воображении, может иметь рукопись писателя Мишанина о комсомольцах Днепростроя к безопасности современной Российской Федерации? Ну, есть какой чудак или чудаки, которые интересуются артефактами раннего и среднего СССР — вам-то что?

— Мы тоже очень любопытные люди, — сказал следователь. — И попробовали проследить пути этих материалов, тем более что вывоз идет в огромных количествах — на тонны. И тут оказывается удивительная вещь — скажем, борт из Москвы вылетает — и совсем непонятным образом никуда не прибывает. Поразительно, да?

— Путаница какая-то, — мужчина даже пренебрежительно махнул рукой. — Не на Луну же самолеты отправляются…

— Луна? — переспросил следователь. — К Луне, с вашего позволения, гражданин неизвестный, мы вернемся. А пока продолжим. Когда соответствующие службы стали выяснять, каким образом происходило оформление грузов здесь, на нашей стороне, обнаружились какие-то непонятные ЗАО, какие-то оффшоры, странные граждане без определенного места жительства, оформленные менеджерами и знать не знающие, чего они подписывали и за что они расписывались.