Из осажденного десятилетия - страница 13
всю обиду на тех, кто не любил меня.
Забирай, вода, и с ним уходи,
и колючее железо в моей груди.
* * *
Я сижу у стены, от лампочки – жёлтый остров
света посреди темноты, и тени легки.
…А на самом-то деле – любили, и очень, просто
даже взрослые часто ужасные дураки.
За пятьсот километров – дома – тихо. Рассвет живой.
Мама поднимается – кашу варить на завтрак.
Можно взять билет – и прямо даже на завтра.
Я хочу домой.
Я очень хочу домой.
ДОЛИНОЮ СМЕРТНОЙ ТЕНИ
* * *
Правь меня, режь меня, тонок нож твой, рука тверда,
не люби меня, не жалей меня, моя радость, моя беда,
так последний патрон в висок, не догонишь, не
обойдёшь,
так распахнуты рёбра мои, принимая нож.
Моя радость, держи меня, нажимай сильней,
если это – любовь, то я раньше ничего не знала о ней.
Возьми меня в дочери,
Возьми меня в сёстры,
Возьми меня в матери,
А в жёны – не надо.
* * *
Веди меня к солнцу,
Держи мою руку,
Глаза открывай мне,
А больше – не надо.
* * *
спрячься, зализывай раны, зубы ощерь,
раны проходят – а значит, пройдут и эти.
кто не спускался во тьму подземных пещер,
тот ничего не знает о свете.
* * *
Не отдам тебя ни зимнему холоду, ни чумному ветру,
не отдам тебя ни чёрному рву, ни ночному гостю.
Господи, какие между нами чёртовы километры,
что влетают мне в позвоночник, как горячие гвозди.
Господи, какие между нами чёртовы тучи
обманутых ожиданий, нарушенных обещаний.
Только смерть позади лежит – и кто сможет лучше
верить, любить, тянуть из песков зыбучих,
чем тот, кто прошёл насквозь через ад песчаный?
* * *
Шрам на левом запястье горит, открывается, жжёт.
И кто скажет про нас «любовники», тот солжёт,
ибо это страшнее страсти и больше любви,
это жуткое братство замешано на крови,
на текучей влаге, хлещущей из груди,
на огромной смерти, лежащей у нас позади,
ибо те, кто убил друг друга, ближе друзей,
прорастает кожа в кожу и тает в ней,
потому сейчас тяжело и понятно молчим.
Два горячих нутра, смешавшись, станут одним.
* * *
Возьми моё тело, лечи мою душу
целительным лезвием, острой прохладой.
Возьми меня в дочери,
Возьми меня в сёстры,
Возьми меня в матери,
А в жёны – не надо.
* * *
…и отныне никто мне не страшен,
и даже я себе не страшна,
ветер начинается во степи, слышен крик грачиный,
не боюсь ни клинка, ни яда, ни мертвечины,
ибо я прошла через смерть и стою одна,
ибо ныне я больше, чем женщина и мужчина.
Я была расколота – ныне стала цела,
тонкий нож продлевает линии на ладони,
ветер громче становится, плачет, кружится, стонет,
поднимаются в небе серой волной вороны,
и отныне я – это я,
и дороги мои студёны,
но, идя долиною смертной тени, не убоюсь зла.
У меня в рюкзаке есть компас, и я знаю, куда иду.
Я люблю растворимый кофе и макдональдскую еду.
Я люблю сигареты покрепче, незнакомые города,
у меня горячие руки, их можно потрогать, да.
Да, мой друг, конечно, – и я есть именно тот,
кто к тебе со спины нечаянно подойдёт
и напомнит тебе,
что всё, что ты любишь, умрет.
У меня на поясе нож, на плечах рюкзак,
пол-Союза пройдено, чёрт его знает, как,
мне случалось любить людей, цветы и собак,
а неважно, впрочем, не надо, нет, не трави,
и к своим годам всё, что знаю я о любви,
это то, что ищи – не ищи, как ни рвись вперёд,
ты увидишь, как
всё, что ты любишь, умрёт.
Да, мой друг, я тот, кто зайдёт к тебе со спины,
кто всегда улыбается, кто проникает в сны,
кто не даст забыть, что смерть навсегда с тобой,
и что смертно даже солнце над головой,
всё, что любишь, умрёт, говорю тебе,
мир дрожит,
вот и новый август скомкан, пройден, дожит,
я люблю тебя, друг мой, – в ухмылке скривляя рот,
я отлично помню, что всё, что ты любишь, умрёт.
Я УЕЗЖАЮ
Алексею Журавлёву
Не ищи себя в зеркалах, раз настала осень.
Я сижу в вагоне, он идёт среди сосен,
я давно никого в отражениях не встречаю.
Передайте ему, что я по нему скучаю.
Голубой вагон идёт куда-то на север,
мой осенний ад привычен и ежедневен.
Проводник приносит стакан горячего чаю.
Передайте ему, что я по нему скучаю.
Осень – это время ехать на север и запад,
автостопом и электричками – в стылый запах
чёрной влажной земли. Путь дождями обозначаю.