Из осажденного десятилетия - страница 23
незнакомы, неузнаваемы больше его глаза.
…
Эрик четвёртый год уже ходит в чёрном.
Эрик четвёртый год говорит друзьям:
«Рэй умерла. Я тогда за каким-то чёртом
уехал на день. Во всём виноват я.
Я, возвратившись, искал её две недели.
Понял не сразу, что больше её нет –
только когда рыдал у её тела,
влажные листья по ветру летели, летели,
в воздухе оставляя свинцовый след».
Эрику рекомендуют таблетки, йогу,
кто-то нашёл для него недурного врача.
В общем, считают, что справится понемногу,
вроде полегче стало, не так горяча
эта тоска в глазах – пошёл на работу,
даже какая-то девушка вроде была.
Рэй? Танцевала в каком-то клубе в субботу,
что ей случится, конечно, не умерла.
Эрик всё пьёт да глядит на её фото, где у неё в глазах
густая смола.
…
– Нет тебя больше, нет тебя в этом мире, нет –
я четыре года искал и звал, по подземельям метро,
коммунальным квартирам, даже спускался
в какой-то чёрный подвал. Нет тебя, нет. Я видел
твоё тело. Видел твой умерший остекленевший
взгляд. Милая, я за тобой бы спустился в ад –
кто бы лишь подсказал мне, как это сделать.
…
Красные листья летят по чёрным дорогам.
Ветер поёт под окнами, ищет щели. Умерших
и ушедших – не кличь, не трогай, пусть они будут
в покое своем священны. Разве что в ночь Самайна
зажги свечу им, на ночь в бокале оставь вино. Так
они, может статься, тебя почуют и поглядят недолго
в твоё окно.
– Холодно. Что-то жуткое в заоконье ходит и ходит,
скребётся в окна мои, плачет, рычит, стучится,
воет и стонет, и источает запах гнилой земли. Рэй,
приходи ко мне – поболтать, согреться, да, по вот
этому призрачному лучу.
Рэй, посмотри. Я взял своё сердце и из него
сотворил для тебя свечу.
…
– Милый мой, я пришла. Я уже стучу.
И горят огни в нежилых домах,
из деревьев гнилых вытекает сок.
Никогда не ведай, что значит страх,
только знай, что есть путь, и что он далек.
Я иду через Самайн, держа свечу.
Этой ночью мёртвых выпадет снег,
принимая осенней земли дары.
Кто бредёт сквозь поля – да от века в век?
Кто бредёт по лесам, зажигая костры?
Я иду через Самайн, держа свечу.
На полях земля поедает траву,
на колах у домов стоят черепа,
и идёт ноябрь, принимая листву,
словно дар, и походка его слепа.
Я иду через Самайн, держа свечу.
Если вышел из дома, не бойся тех,
чьи с полей доносятся голоса,
чей с могил доносится тусклый смех,
чьи ладони простёрлись по небесам.
Ничего не бойся. Я подсвечу.
Я иду через Самайн, держа свечу.
РАЙДО
другое измерение начинается у вокзала,
что-то вроде предбанника к телепорту.
механический голос, запах пива и сала,
турникет за спиной отрезает к чёрту
прошлую жизнь: работу, друзей немного,
дядечку с рюкзаком и куском хот-дога.
начинается твоя дорога.
мечутся птицы, словно небо на них упало,
мраморный пол в сероватых пятнах.
никогда не верь билетёрам вокзала,
что предлагают купить обратный.
никогда не верь, что уехавший поезд –
тот же самый, что прибудет на эту станцию.
отправляйся в свой бесконечный поиск,
раз не сумел остаться.
ты уже не сумел остаться.
дай же, боже, каждому из уезжающих
бутылку воды и музыку в плеер,
никакой чтобы памяти жалящей,
ни о чём, ни о чём не жалея,
ехать через леса и болота,
подпевать наушникам, ждать чего-то,
запоминая это северное лето,
ощущенье полёта,
поток неясного света.
слушать, как чайный стаканчик звенит о блюдце.
никогда.
никогда не вернуться.
ТУРИСАЗ
человек сидит у ворот.
человек кого-то зовёт.
темнота, темнота, пустота,
не видать во мгле ни черта.
ни святого тебе петра,
и ни пуха, и ни пера.
человек говорит: прости.
я устал и сбился с пути.
я так долго шел за тобой,
что уже не вернусь домой.
человек говорит: прикинь,
там осталась небесная синь,
там осталось вино, шашлыки
и июньский шелест реки.
человек сидит у ворот,
человек зовёт и зовёт.
перед ним протянулась черта,
за которою темнота.
человек говорит: я искал
среди сотен тысяч зеркал,
среди гнева и среди лжи,
ну хоть что-нибудь мне скажи.
человек стоит у ворот.
человек шагает вперёд,
человек шагает во тьму
к безвозвратной чёрной черте.
к отражению своему,
отражению в темноте.
ХАГАЛАЗ
Так приходит гроза, так приходит цунами,