Из ранних произведений (1835 – 1844) - страница 8
b) О безусловном внедоговорном частном праве.
А) Об условном договорном частном праве
a) Личное право; b) Вещное право; c) Лично-имущественное право.
a) Личное право
I. Из возмездного договора; II. Из договора обеспечения; III. Из безвозмездного договора.
I. Из возмездного договора
2. Договор товарищества (societas); 3. Договор найма (locatio conductio).
3. Locatio conductio
1. Поскольку он относится к operae[3]:
a) собственно locatio conductio (не имеются в виду ни римская сдача в наём, ни сдача в аренду);
b) mandatum[4].
2. Поскольку этот договор относится к usus rei[5]:
a) на землю: usus fructus[6] (тоже не в чисто римском смысле);
b) на дома: habitatio[7].
II. Из договора обеспечения
1. Договор о третейском решении или о мировой сделке;
2. Договор страхования.
III. Из безвозмездного договора
2. Договор одобрения
1. fide jussio[8]; 2. negotiorum gestio[9]
3. Договор дарения
1. donatio[10]; 2. gratiae promissum[11].
b) Вещное право
I. Из возмездного договора
2. permutatio stricte sic dicta[12].
1. Собственно permutatio[13]; 2. mutuum (usurae)[14]; 3. emptio venditio[15].
II. Из договора обеспечения
pignus[16].
III. Из безвозмездного договора
2. commodatum[17]; 3. depositum[18].
Но к чему заполнять ещё целые страницы вещами, которые я сам потом отверг? Трихотомические деления проходят через всю систему; она изложена с утомительной растянутостью, а римские понятия были искалечены самым варварским образом для того только, чтобы можно было втиснуть их в мою систему. Но, с другой стороны, я полюбил предмет и приобрёл способность обозревать его в целом – по крайней мере, под определённым углом зрения.
В заключительной части материального частного права я заметил ложность всей системы, которая, в основной своей схеме, соприкасается со схемой Канта>{6}, совершенно отличаясь от неё по выполнению. Снова для меня стало ясно, что без философии мне не пробиться вперёд. Таким образом, я мог с чистой совестью снова кинуться в её объятия, и я написал новую метафизическую систему принципов, в конце которой опять-таки вынужден был убедиться в непригодности как этой системы, так и всех моих прежних попыток.
При этом я усвоил себе привычку делать выписки из всех книг, какие я читал, – например, из «Лаокоона» Лессинга, «Эрвина» Зольгера, «Истории искусств» Винкельмана, «Немецкой истории» Людена>{7}, – мимоходом нанося на бумагу свои размышления. В то же время я переводил «Германию» Тацита, «Элегии» Овидия и начал изучать самостоятельно, т.е. по грамматикам, английский и итальянский языки – в чём я до сих пор ничего не достиг; читал «Уголовное право» Клейна и его «Анналы»>{8}, а также все новинки литературы, но последнее только между прочим.
В конце семестра я снова обратился к пляскам муз и к музыке сатиров, и уже в последней тетради, посланной мною вам, идеализм пробивается сквозь вымученный юмор («Скорпион и Феликс»), сквозь неудачную, фантастическую драму («Оуланем»), пока, наконец, он не претерпевает полного превращения и не переходит в чистое искусство формы, по большей части без воодушевляющих объектов, без вдохновенного взлёта идей.
И, однако, только в этих последних стихотворениях внезапно, как бы по удару волшебного жезла, – ах, удар этот вначале был сокрушающим, – передо мной блеснуло, словно далёкий дворец фей, царство подлинной поэзии, и всё, что было создано мной, рассыпалось в прах.
При этих разнообразных занятиях немало было проведено в течение первого семестра бессонных ночей, немало было пережито битв, немало испытано внутренних и внешних побуждений. Однако всё это не очень меня обогатило, к тому же я забросил природу, искусство, весь мир, а своих друзей я от себя оттолкнул. Это как будто почувствовал и мой организм. Один врач посоветовал мне уехать в деревню, и вот впервые, проехав через весь город, я очутился у его ворот, выходящих на дорогу к Штралову. Я не подозревал, что, хилый и немощный здесь, я стану там здоров и крепок телом.
Завеса спала, моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов.
От идеализма, – который я, к слову сказать, сравнивал с кантовским и фихтевским идеализмом, питая его из этого источника, – я перешёл к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землёй, то теперь они стали центром её.