Из родной старины - страница 11
Неугасимая лампада перед образом Спаса ясно светилась в большом киоте.
Пал старый монах перед образами и замер в горячей молитве. Долго лежал он ниц неподвижно, рассыпались его седые волосы по досчатому полу келии, и слышались только глубокие вздохи и тихий шепот.
Беззвучно отворилась дверь; в келию вступил старый, сгорбленный монах с восковой свечою в руке.
— Молись, молись, отец Пахомий! — произнес он старческим, дрожащим голосом, — немного ночи осталось, — близка погибель.
Архимандрит словно не слыхал этих слов, он молился.
Отцу Тихону перешло уже за сотню лет; был он славным пастырем и носил когда-то архиепископскую митру в богатом городе Симбирске; но, одряхлев, возжаждал он тихого покоя и уединенной молитвы; удалился он, оставив многолюдную паству, в укромную Желтоводскую обитель и жил там под началом архимандрита Пахомия отшельником и схимником.
Поднялся, наконец, отец Пахомий и удивленным взором взглянул на схимника.
— Почто покинул ты свое заточение, отец Тихон?
— Сердце сказало мне, что близок день судный. Многим принесет наступающий день мрак могильный…
И древний схимник опустился на колени перед образом.
Архимандрит закрыл глаза бледной рукой и задумался.
Кто-то тяжелой поступью подошел к двери, поспешно распахнул ее, и на пороге показался бледный, окровавленный человек.
— Нелюб! Откуда?! — крикнул отец Пахомий.
Молодой купец зашатался и упал на лавку; насилу-насилу отдышавшись, заговорил он хриплым, слабым голосом:
— Слава Пресвятой Троице, успел я к тебе добраться, святой отец! Три дня пролежал я в кустах, на берегу… Настигла меня пуля казацкая, как я через Волгу плыл; дополз до рыбацкого шалаша, — насилу отлежался… А только плохую я вам весть принес, отцы святые! Знаете вы или нет, что ваша рать на утро к Нечаю перейдет?
И Нелюб взглянул на старцев впалыми горящими глазами.
— Слыхал я про это, да не верил, — глухо вымолвил архимандрит.
— Истинно так, отец Пахомий! Я все доподлинно вызнал; как хоронился в шалаше, так нашел меня там посадский знакомый; выдать меня не выдал, а только поведал: скоро-де монастырю конец. Лукав атаман Нечай; послал он в обитель перебежчиков; соблазнили они монастырских людей лестью да уговорами, и вот увидите, что на утро будет!
Прошептал Нелюб последние слова, опустил голову и совсем помертвел.
— Да будет воля Господня! — медленно и важно произнес архимандрит.
За Нелюбом давно уже набралось в келию много молодых и старых монахов; в испуге перешептывались они друг с другом и передавали страшную весть.
— Идемте, братие, примем венец мученический! — вымолвил громким спокойным голосом архимандрит, поднимаясь со скамьи. — Кажись, светает… Помолимся в последний раз!
— Стой, архимандрит! Стойте, монахи! — нежданно раздался чей-то сильный, громкий голос.
Дряхлый схимник, выпрямившись во весь рост, повелительно протянул к испуганным монахам исхудалую, бледную руку.
— Спасай свою жизнь, отец Пахомий! Как мудрый пастырь и глава святой обители, укрой и спаси от поругания разбойничьего дары святые, иконы чудотворные!.. Вынесут алчные грабители на торжище ризы драгоценные, осквернять их нечистым прикосновением!.. Я останусь в обители, отец Пахомий. Я стар годами и не страшусь ни смерти, ни мук; всю долгую жизнь прослужил я церкви Божией… Послушайся меня, архимандрит, как отца старого. Не богата святая Русь пастырями сильными, твердыми. Рано тебе, отец Пахомий, смертью мученической умирать… Еще раз говорю тебе, — беги из обители. Оставь немощных и дряхлых, близких к смерти, возьми с собой крепких да сильных иноков, вынеси под покровом темной ночи монастырские святыни и обительскую казну… Чую я, что недолго будут кромешники в стенах обительских свирепствовать: грянут и на них Божий гром да царский гнев… Спасайся, архимандрит!
Безмолвен и мрачен стоял отец Пахомий. Бледные монахи с трепетом ждали его решения… Наконец, он поднял голову, взглянул на образа и опустился перед схимником на колени.
— Благослови же меня, святой отец! Наставил ты и вразумил меня. Не оставлю я святынь обительских на разграбление… Братие! — повелительно обратился он к монахам. — Кто не мнит себя к смерти готовым, тот да последует за мной.