Из сборника «Девушка в тюрбане» - страница 13

. Зажав в руках стакан, ты пьешь маленькими глотками. С виду спокойный, немного задумчивый посетитель, в общем как и все, кто сидят здесь за столиками и смотрят в ночную тьму, газету ты сложил аккуратно, даже с преувеличенной щепетильностью — так поступил бы пенсионер, взявший ее почитать, скажем, у парикмахера, — ты скользишь по ней безразличным взглядом, это просто газета, сегодняшняя газета, новости в ней устарели, поскольку день кончился, теперь где-то уже делают другие газеты с другими новостями, которые скоро, через несколько часов обесценят вот эти, изложенные связными словами сообщения, но тебе газета принесла слишком старую и в то же время абсолютно новую весть, будоражащую, способную тебя потрясти, но ты этого не допустишь, нет, не можешь допустить, успокойся. И только тут ты отдаешь себе отчет в том, что это за дата: 22 сентября. Совпадение, снова думаешь ты. Но какое? Так не бывает, ведь это уже второе совпадение, и фраза, и дата, та же фраза и та же дата. И вдруг неудержимо в памяти твоей, подобно прилипчивому детскому стишку, который, казалось, навсегда канул в прошлое, однако ж не исчез совсем, а лишь затаился в одном из глубинных закоулков души, начинает пульсировать, будто обладая собственным голосом, ритм этих строк, слова складываются во фразы, и вот уже капля за каплей, тук-тук-тук, стучатся они в каменную стену, образовавшийся поток бурлит, ищет выхода, наконец, вырвавшись наружу, подхватывает тебя и несет, он не холодный, но ты весь дрожишь, чувствуя, что тебя затягивает в омут и сопротивляться бесполезно, так он силен, стремителен, неистов, и ты — во власти этой яростной струи — мчишься все дальше сквозь подземные туннели. «Dis-moi, mon âmе, pauvre âmе refroidie, que penserais-tu d’habiter Lisbonne? Il doit у faire chaud, et tu t’y ragaillardirais comme un lézard. Cette ville est au bord de l’eau; on dit qu’elle est bâtie en marbre… Voilà un paysage selon ton goût; un paysage fait avec la lumière et le minéral, et le liquide pour les réfléchir!»[17] И ты пускаешься в путь по мраморному городу, медленно проходишь мимо двухсотлетних зданий, чьи своды видели колониальную торговлю, парусники, суматоху, отплытие кораблей в рассветной туманной дымке, шаги твои гулко звучат в тишине, к колонне привалился старый клошар, за этими колоннами открывается площадь, противоположный край которой лижут илистые воды реки, от пристани отчаливают к другому берегу ярко освещенные катера, однако торопливый поток пассажиров скоро иссякнет, и останутся в безмолвной тьме лишь любители поздних прогулок, мечтатели-полуночники, смятенные души, прогуливающие свои бессонные тела и беседующие сами с собой. Такой же разговор ведешь и ты — сначала про себя, потом вслух, четко, будто диктуешь, будто река запечатлеет и ревниво сохранит в своем водном архиве, на глубине, среди гальки, песка, затонувших обломков твои слова, твою вину. Ты впервые произносишь слово «вина» — наверно, раньше смелости не хватало, а ведь это такое простое, однозначное слово, оно явственно звучит в ночи и, кажется, целиком умещается в мимолетном облачке пара возле твоих губ. Ты выходишь на безлюдную площадь, где высится внушительный монумент: всадник пришпоривает коня навстречу тьме. Вина. Садишься на цоколь, закуриваешь, в кармане сложенная газета, одно это ощущение причиняет колющую боль, точно булавка, воткнутая в затылок, или комариный укус. Невероятно, ведь никто не знает, что я здесь, затерялся среди миллионов лиц, не может это быть адресовано мне, это просто фраза, известная многим, и любой читатель Бодлера способен таким образом послать кому-то зашифрованное сообщение. На миг тебя посещает странная мысль о возможности повторения человеческой жизни, ее дублей, как если бы колесо фортуны, катясь по свету, накладывало случайные стереотипные отпечатки на жизнь людей с разными глазами, разными руками, различным способом бытия, людей, живущих на разных улицах, в разных домах, и уже другой мужчина говорит другой женщине в другой спальне: «Une chambre qui ressemble à une rêverie»