Из современной норвежской поэзии - страница 12

все верно - что нам

какие-то граммы.

Весы проржавели, а у меня

болит спина от прострела,

слава богу, хоть гири

легче того, что я взвешиваю.

Временами я замечаю:

люди сомневаются,

правильно ли я взвесил.

Чудные люди!

Если они продают,

это весит много,

если посылают,

это весит мало.

Как-то зашел писатель,

его тоже поразили весы,

и ему пришло в голову

узнать, сколько он весит.

«Это не аптекарские весы», - сказал я

и вспомнил весы, которые

видел у ювелира,

он взвешивал золотую пыль,

орудуя пинцетом.

Я вообще часто думал о том,

сколько должен весить писатель:

правда и кривда,

месть и возмездие,

жизнь и судьба.

Кто распоряжается

теми гирями,

теми весами?

Год за годом ты сидел, согнувшись над книгами,

накопил больше знаний,

чем нужно на дюжину жизней.

Но в решающий момент понадобится

совсем немного, и это немногое

сердце знало всегда.

В Египте у бога мудрости

была птичья голова.

Медную стрелку

я могу

передвигать,

как хочу,

а хочу я,

чтобы она

стояла на «ясно».

Над черной стрелкой

я не властен,

она беспощадно

подчинена

космическим силам.

Мне не хочется

передвигать

медную

вслед за черной.

Я предпочитаю

оставлять ее

на «ясно»

в надежде,

что черной

придется

к ней вернуться.

Смеешь ли ты

открыть глаза

и оглядеться вокруг?

Да, ты здесь, здесь,

в этом мире,

тебе это не снится -

он таков, каким

ты его видишь, все

так и есть.

Так?

Да, именно так,

не иначе.

Долго ли ты спал?

Ракеты взлетают

рылами вверх

и садятся на Луне или на Марсе.

Пришло время,

пришло время

посеять свой яд среди звезд.

Кто-то в поезде указывает на башню в горах:

мы пересекаем Полярный круг!

Сперва не заметно никакой разницы,

местность все та же,

но мы знаем, что впереди.

Я бы не придал значения столь незначительному событию,

если бы сам не пересек семидесятый рубеж.

Голубые колокола твоей жизни

звонили и звонили

и в ветер и в дождь.

И служили, бывало,

для набатного звона,

раскачивались языки

на башне, что постоянно

двигалась впереди тебя.

Тише и тише звон с башен,

которые все движутся

и движутся.

Только одна неподвижна,

та, на которой

висит похоронный колокол.

Дождь не виноват,

что я стою

под этим старым дубом

у дороги. Здесь

так спокойно под надежной кроной,

мы старые друзья,

и нам хорошо

стоять вот так вдвоем,

и молчать, и слушать,

как льет дождь,

вглядываться в серый день,

ждать и понимать.

Мир стар, думаем мы,

и мы оба тоже стары.

Сегодня я немного вымок -

листва начала облетать,

пахнет прелым сырой воздух,

я чувствую капли,

стекающие на волосы.

Перевод А.Эппеля

Осиновые кроны просеивают солнце

в желтые замшелые поляны -

золотой овес небес

сквозь сито дрожащей листвы.

У родника пугливая косуля

пьет,

вслушивается...

Капля каплет с мокрой морды -

и проходит тысяча лет...

Родник - добрая земная вещь,

непритязательная,

безответная.

Зеркало, в котором жизнь

целует свое изображение

пересохшими губами.

Перевод А.Эппеля

Слушал ли ты по ночам реки?

Их речи во тьме необычны.

Смех не журчит по песчаному дну,

не позванивает песня о

скользящих в воде

загорелых телах купальщиц,

о лугах, где кричат кроншнепы,

о перевозчике, глядящем в облака

и выгребающем к берегу.

Речи рек по ночам -

обо всем,

что днем бездомно,

что не Время и не Слово.

Если ночью

слушать реку,

в конце концов покажется,

что душа

неисповедимо вспоминает свое будущее.

Перевод А.Эппеля

Вера - это кариатида,

женская фигура среди руин.

Покинутая,

среди обрушившихся камней,

она все еще стоит

во весь рост,

слепоглазая.

Храм - ее вечная ноша -

давно разрушен и служит

прибежищем дикому зверю.

Эти плечи в рубцах

подпирают Ничто -

опустелое пространство,

в котором отчаянно кричат птицы. 

Перевод А.Эппеля

Ночами в июне

рассвет -

спокойный свет Воскресения.

     Птицы

словно бы восстают из мертвых

и мягко касаются воздуха

невидимыми крылами,

крыльями,

белые кости которых

истлели в болоте

в тысячное лето назад.

Зачарованный расшумевшимся лесом,

ты хочешь следовать птицам и не можешь;