Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз - страница 49

— Я здесь не останусь, — сказала Рене.

— Куда же ты пойдешь?

— Не знаю. Но здесь не останусь.

— Я к тебе не приближусь, обещаю… И не стану больше заговаривать о прошлом.

Он слышал ее учащенное дыхание. Раздеваясь, он чувствовал, что она следит за каждым его движением.

— Убери эту штуку, — попросила она.

Таким же тоном она, наверное, говорила бы о гадюке. Флавьер забрал безделушку, подбросил ее на ладони.

— Ты правда не хочешь ее взять?

— Нет. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Достаточно я натерпелась горя в войну. Неужели надо, чтобы и сейчас…

Она смахнула с ресницы набежавшую слезу, огляделась вокруг в поисках платка. Флавьер кинул ей свой. Она словно и не заметила его.

— Почему ты сердишься? — спросил он. — Поверь, я не хотел тебя обидеть. Давай помиримся.

Он подобрал платок, сел на кровать и вытер ей лицо. Внезапно нахлынувшая нежность сделала его неуклюжим. Слезы все струились по щекам Рене, как кровь из смертельной раны.

— Послушай, тебе совершенно не из-за чего плакать, — умоляющим тоном сказал Флавьер. — Подумаешь, горе какое!

Он прижал Рене к своей груди и принялся ее убаюкивать.

— Да, бывают минуты, когда я тебя не узнаю, — признался он вполголоса. — Меня мучают воспоминания… Ах, тебе не понять… Если бы она умерла мирно, в своей постели… Я бы, конечно, тоже горевал, но со временем, наверное, забыл бы… а тут — что ж, тебе я могу это сказать — она покончила с собой. Она бросилась в пустоту… От чего она бежала? Вот уже пять лет, как я изо дня в день задаю себе этот вопрос.

Приглушенное рыдание вновь всколыхнуло плечи Рене, которую он продолжал крепко прижимать к себе.

— Там-то все и кончилось… Видишь, я тебе все рассказал… Ты очень нужна мне, малыш. Ты не должна покидать меня, потому что на этот раз я умру. Да, я все еще люблю ее. Тебя я тоже люблю… и это одна и та же любовь. Любовь, какой не довелось испытать еще ни одному человеку… Она могла бы быть чудесной, если б ты захотела сделать усилие, вспомнить все, что произошло… после колокольни.

Она попыталась высвободиться, и он крепче сжал ее руку.

— Дай мне сказать. Я хочу поведать тебе кое-что… одну вещь, которую понял лишь на днях…

Он ощупал стену в поисках выключателя и погасил свет. Плечо его затекло под тяжестью ее тела, но он и не подумал изменить положение. Прижавшись друг к дружке, они словно поднимались из темных глубин, где плавали неясные тени, к неведомому утраченному свету.

— Я всегда боялся умереть, — продолжал Флавьер, и голос его был не слышнее дыхания. — Чужая смерть всякий раз была для меня потрясением, потому что предвещала мою… а со своей — нет, со своей смертью я примириться не в состоянии. Я готов был поверить в Бога христиан… из-за сулимого ими воскрешения. Мертвец, захороненный в глубине пещеры, вход в которую завален огромным камнем, вооруженные легионеры на страже. И вот настает третий день… Мальчишкой я так часто думал об этом третьем дне… Украдкой пробирался ко входу в шахту и кричал что было сил, и крик мой долго перекатывался под землей, но никто не пробуждался, не выходил на зов… Тогда было еще слишком рано… Теперь я верю, что зов был услышан. Я так хочу в это верить! Если б это было правдой, если б только ты захотела… тогда бы я больше не боялся… Я плюнул бы на врачей. Ты научила бы меня…

Он опустил взгляд на ее запрокинутую голову: глазницы казались пустыми. Только лоб, щеки да подбородок были озарены смутным отсветом. Сердце Флавьера переполнялось любовью; он всматривался в лицо Рене, ожидая ответа; на повороте заскрежетал трамвай, и отблески искр заплясали по стенам, по потолку; ее зрачки полыхнули мгновенным зеленым пламенем, и Флавьер едва не отпрянул.

— Закрой глаза, — прошептал он. — Не смотри на меня так.

Он уже совсем не чувствовал онемевшую руку. Эта часть его тела словно умерла. Ему вспомнился миг, когда ему, отягченному весом тонувшей Мадлен, пришлось бороться за собственную жизнь. И сейчас его тянуло вниз, но у него уже не было желания бороться. Он уступил бы, отказался от роли спасителя. Ведь секрет-то знает она… Сон растекался в нем вязким туманом. Он попытался сказать еще что-то, но уже погрузился в привычные видения. Он смутно осознавал, что Рене раздевается. Ему хотелось сказать ей: «Мадлен, останься со мной!» — но губы его шевелились беззвучно. Всю ночь он провел в полудреме, так и не давшей ему отдохновения. Лишь под утро он заснул по-настоящему и потому не мог знать, что в свете утренней зари она долго смотрела на него, и глаза ее были по-прежнему подернуты влагой.