Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз - страница 7

— Разговаривай с девчонкой так, будто уже переспал с ней… — сказал он. — И дело в шляпе!

Но Флавьер так и не осмелился. Он просто не мог быть наглецом. Не знал даже, как перейти в разговоре на «ты». Когда он был молодым зеленым инспектором, коллеги подсмеивались над ним, считая его нелюдимом. Его даже побаивались. А когда впервые осмелился познать любовь Жевинь? И с кем? Быть может, с Мадлен. Флавьер называл ее Мадлен, как если бы она была его союзницей, а Жевинь — их общим недругом. Он попытался представить себе обеденный зал «Континенталя». Вот он впервые обедает вместе с Мадлен: подзывает метрдотеля, выбирает вина в меню… Нет, это невозможно! Метрдотель смерит его пренебрежительным взглядом… А потом… огромный зал, который им предстоит пройти вдвоем, дальше комната. Мадлен раздевается… что ж, в конце концов, она его жена!.. Флавьер открыл глаза, ему стало неловко, захотелось тотчас покинуть театр. Но он сидел в самой середине ряда, и было бы просто нахальством побеспокоить стольких зрителей. Вокруг послышались смешки, зародился неуверенный поначалу огонек аплодисментов — пламя разгорелось быстро, охватило весь зал, отполыхало с минуту и угасло. Актеры, само собой разумеется, говорили о любви. Быть актером! От отвращения Флавьера передернуло. Стыдясь своих недавних мечтаний, он украдкой поискал взглядом Мадлен. В золотистом полумраке она вырисовывалась словно на старинном портрете. Драгоценности сверкали у нее на груди, на шее, в ушах. Глаза тоже казались мерцающими бриллиантами. Она слушала склонив голову, неподвижная, как те незнакомки, которыми любуешься в музеях: Джоконда, Прекрасная Ферроньер… На голове возвышалось затейливое сооружение из волос, отливающих медью. Госпожа Жевинь…

Флавьер нацелился было биноклем, но его сосед досадливо заерзал; он опустил голову и, стараясь никого не потревожить, спрятал бинокль в карман. В антракте он уйдет. Теперь он был уверен, что узнает ее где угодно. Он чувствовал смятение при мысли о том, что будет следить за нею, наблюдать за ее жизнью… Поручение Жевиня вдруг показалось ему непристойным. Если Мадлен узнает… В конце концов, она имеет полное право завести любовника! Но Флавьер уже знал, как сильно будет страдать, если откроет ее неверность. Раздались еще аплодисменты, по залу прокатился ободрительный шумок. Он бросил взгляд в ложу. Мадлен сохраняла прежнюю позу. Все так же сверкали в ушах бриллианты. В глазах трепетал живой огонек; длинная молочно-белая рука покоилась на темном бархате. Стенки ложи как бы обрамляли картину. Недоставало лишь подписи художника в углу портрета, и Флавьеру на миг представились красные буковки Р. Ф. Роже Флавьер… Господи, какая чушь! Не следует принимать на веру слова Жевиня, поддаваться его необузданному воображению. Флавьер на минуту призадумался. Он мог бы стать писателем — столько в нем рождается образов, каждый из которых обладает выразительностью и драматической насыщенностью самой жизни. Взять, к примеру, крышу… Ее скат, игра блестящих бликов на металле, закопченный кирпич труб, дымки, наклоненные все в одну сторону, и глухой рокот улицы, подобный отзвуку бушующего в теснине потока. По примеру Жевиня он сцепил руки. Если он и избрал профессию адвоката, то лишь для того, чтобы разобраться, что же не дает людям жить по-человечески. Вот и Жевинь — не помогли ему ни заводы, ни богатство, ни влиятельные друзья. Они просто лгут, все эти люди, которые, подобно Марко, утверждают, что не ведают преград. Кто знает, может, в эту самую минуту тот же Марко ищет, кому довериться? На сцене мужчина обнимал женщину. Ложь! Жевинь тоже обнимает Мадлен, и все равно Мадлен ему чужая. Правда в том, что все они, как Жевинь, пытаются удержать равновесие на краю обрыва, за которым разверзлась бездна. Они смеются, занимаются любовью — и вместе с тем смертельно боятся. Что сталось бы с ними без священников, без врачей, без власть предержащих?

Занавес упал, затем снова поднялся. Из люстры хлынул беспощадный свет — от него посерели все лица. Многие повставали с мест, чтобы вволю похлопать. Мадлен медленно обмахивалась программкой, пока муж что-то говорил ей на ухо, и это был еще один знакомый образ: женщина с веером… или, может быть, портрет Полины Лажерлак. Нет, право, лучше уйти отсюда. Флавьера вынесла толпа, которая растекалась по коридорам, наводняла фойе. На некоторое время его задержало скопление людей у гардеробной. Когда он наконец вынырнул из толчеи, то чуть ли не нос к носу столкнулся с четой Жевиней. И только разминувшись с Мадлен, чье лицо на миг приблизилось к нему вплотную, сообразил, что это она. Он хотел было повернуть назад, но компания молодых офицеров, спешивших в бар, влекла его за собой. Он попытался выбраться, но потом вдруг смирился. Тем лучше. Ему надо побыть одному…