Из записок сибирского охотника - страница 21

В эту самую минуту тяжелого размышления я услыхал сзади себя легкий сеист человека. Я мгновенно оглянулся и увидал, что саженях в пятидесяти, не доезжая до моей засады, сидя на коне, стоит Елизарыч и манит меня к себе рукой.

Внутренняя радость моя была так велика, что я и описывать не стану, но я ее скрыл, подавил в себе и, подумав, что Елизарыч, вероятно, увидал где-нибудь козулю и желает доставить мне удовольствие, чтоб я выстрелил, схватил штуцер и тихонько побежал к нему.

– Ты как попал сюда, дедушко? – спросил я.

– Да чего, батюшка, на моей-то солянке побывали медведи, будь они прокляты, черные немочи! Все изворочали, извертели и сидьбу всю уронили. Такая досада, право; думал-думал, что делать. И придумал, что лучше, мол, ворочусь и поеду на корчагу, к тебе в гости, пока не ушло время, – а я тебе не помешаю и вдвоем сидеть можно, – говорил мой дедушко.

– Вот и отлично! – радостно сказал я. В одну минуту мы расседлали коня, стреножили и отпустили на траву, тут же, где ходил и мой Серко.

Солнышко было уже низко и последними, замирающими, красноватыми лучами освещало только верхушки гор и готовилось сказать нам: «Доброй ночи, господа охотники! Смотрите не спите и будьте настороже».

Помогая Елизарычу собраться, чтоб идти вместе на сидьбу, я машинально взглянул на противулежащий громадный солнопек (увал), откуда приехал дедушко, и увидал на нем двух большущих медведей, которые медленно ходили по увалу и как бы что-то обнюхивали.

Я тихонько подтолкнул Елизарыча, показал пальцем на солнопек и сказал:

– Ну-ка, дедушко, погляди хорошенько, не твои ли это гости разгуливают?

– Должно быть, они и есть, язви их, проклятых! Вишь куда забрались амурничать, теперь ведь гоньба, вот и шарятся парочками, – тихо проговорил старик.

– Что же? Разве пойдем скрадывать? – спросил я.

– Что ты это выдумал; как можно теперь скрадывать! Видишь, солнце уже садится, а ведь заходить надо с виверу (северная покатость горы, покрытая лесом), пока туда залезем, так уж темно станет, а они тут, на чисте, долго не нагуляют, уйдут, – возразил Елизарыч.

Воспользовавшись удалением от солянки, мы немного покурили, посидели и понаблюдали над медведями, которые действительно скоро ушли за кусты и скрылись.

– Довольно сидеть, вставай да пойдем скорее, а то упадет роса и след не обмоет, – подымаясь, сказал Елизарыч.

Захватив с собою подседельник и топор, мы поспешно пошли к сидьбе, в которую разостлали еще дедушкин потник, и уселись в засаде так, что Елизарыч поместился на правой стороне, около черемухового куста, а я с левого бока, к лесине.

Я рассказал Елизарычу, что слышал треск, и указал примерно то место, откуда он раздавался.

– Это зверь (то есть изюбр) ходит, – заметил он.

– Хорош, должно быть, зверь, – возразил я, – которого называют Михал Иванычем.

– Нет, зверь; большие изюбры также ходят, трещат, – отстаивал старик, думая меня надуть, чтоб я не боялся.

– Полно тебе, Павел Елизарыч, уверять меня в том, что это зверь, а не медведь; неужели ты думаешь, что я не понимаю, кто это там гуляет, – сказал я и тихонько передал ему все, что я делал и что перечувствовал.

Не успел я и окончить рассказа, как впереди солянки и совсем уже близко, в густом лесу, так сильно затрещало, что Елизарыч схватился за свою винтовку, положил дуло на прутки сидьбы, а сам встал на коленки и зорко поглядывал вперед. Но треск прекратился, и только изредка похрустывали сухие ветки, которые, вероятно, попадали под широкие ступни дедушкиного изюбра.

Солнце давно уже село, и вечерний сумрак начал окутывать всю окрестность, так что контуры гор потеряли свои очертания, а и без того темный лес казался спустившейся черной завесой. Роса уже пала и матово серебрилась на растительности, давая себя знать на всякой вещи, которую приходилось брать в руки; даже на усах была холодная отпоть.

– Студеная ночь будет, – прошептал дедушко, не сводя глаз с ближайшей окрестности.

– Ничего, ладно, – ответил я тоже шепотом.

– А ты ложись спать да держи штуцер в руке, – не глядя на меня, едва слышно проговорил Елизарыч, тихо показывая рукой, чтоб я лег.