Из жизни и фантазии - страница 6

Тут пошатнулся Назарьев и упал на камень. Я в испуге подбежал к нему. Он бормотал про себя, не будучи в состоянии подняться: «пусть, пусть, милые, милые».

Тут несколько дней мы не видались с Иваном Степановичем. Только я как-то шел на урок и увидал возле забора в одной глухой улице спящего человека. «Не он ли это?» подумал я. Подошел, смотрю — он, Назарьев. Весь синий лежал он, головою к канаве, ногами к забору. «Боже мой! он умирает!» «Надо как-нибудь вывести его из этого состояния». Я поднял его голову, стал тереть ему пальцами виски. Долго я копался около него (совершенно впрочем не зная, что надо делать в этих случаях).

— Иван Степанович, вставай, голубчик, опохмелься!

Он молчал. Неужели он не проснется? Неужели человек хуже травы: трава и та поднимается, после того, как сомнут ее…

— Иван Степанович! Вставай, ради Бога! Ты еще не сказал мне некоторых мыслей, есть недочет в составленной философской системе, голубчик!

Он молчал. Я готов был разрыдаться. В это время какой-то мужчина проходил мимо меня, на его руках был краснощекий мальчик; женщина шла за ними и с любовью глядела на ребенка, на ее лице было удовлетворение жизнью и гордость исполненного долга. «Несчастные!» думалось мне: «когда кругом вопль и смерть в мире, они, улыбаясь, идут своей дорогою мимо умирающих. Нет никого на земле несчастнее человека!» Мужчина с ребенком и женщина удалились. Я опять стал хлопотать около Назарьева. Тер виски, кричал извозчика, рылся в кармане, не нащупывая там ничего, кроме двух старых пуговиц. Кругом безлюдно было. Ничто не действовало.

Солнце зашло. Звезды показались на небе. Тоска сжимала мне сердце. Разве кого позвать? Дворника? Тот пойдет в полицию… Протокол… Бог с ними, не справлюсь ли один. Я стал прислушиваться, дышит или нет Иван Степанович. Не знаю, не могу определить.

— Ах, друг мой! Да уж ты не отравился ли? Неужели так можно напиться?

— Что вы там делаете, студент? раздался позади меня мужской грубый голос. Я оглянулся: предо мной стоял обход.

— Да вот человек пьян, хочу разбудить его.

Полицейские подошли.

— Да умер он, он холоден.

Они живо распорядились, дали свисток. Дворник прибежал, потом извозчик откуда то взялся.

— В склеп Николая за городом, знаешь?

— Как, в мертвецкую? Я не позволю.

— Мы тебя не спрашиваем. Ты с нами пойдешь, в участок.

Тоска душила меня. «Ничего нет в мире. Умер, друг и не стало его, и не будет никогда!..

Дух мира, живущий там за звездами, молчит.

Железные законы мира давят все живое. Бесконечная пустыня… пески, на котором рассыпаны временем человеческие кости…

Ужасный мороз эгоизма, культуры, нервной жизни заледенил все источники живые».

Меня привели в участок и посадили до «начальства» в маленькую комнатку с каменными сводами.

Что же было дальше?

Неужели умер Иван Степанович, неужели более он не проснулся? Нет! Его похоронили у дубового леса. Цветочки выросли на его могиле. Шум дубравы — надгробная песня его. Звезды небесные шлют свет и радость на его могилу.

Что ж? вечна природа и вечны тайны Ее.

Жизнь — сказка, люди — дети.

Кругом непонятные речи в шуме ветра, в всплеске волн, в красоте млечного пути, дуги небесной, и в безмолвии Бесконечности.

19** Сентябрь.

Милая моя! Пишу тебе и для тебя. Когда-нибудь — ты прочтешь, знаю я это. Я верю в родство душ и в Δαιμονα, когда-нибудь я увижу лицо, туман пока покрывает его и непережитое еще время… Да, итак пишу тебе. Грустно мне среди людей. Я ищу новых звуков, я окружен духами, поющими свои песни, а — люди… для них я безумец. Безумец, безумец! Живу я теперь в гор. N…, учителем словесности судьба меня поставила. Ораторствую я, что говорить, довольно свободно. О любви, говорю, о соединении душ здесь на земле и там на небе! Аудитория в безмолвии меня слушает. Муха пролетит — слышно все… А приятные, румяные девушки сидят и пьют сладкие слова мои. Изящно одетые они, как весенний букет предо мною! Сегодня толковал я о Жуковском им. — Эсхин и Теон… О символы великие! друг мой… Теон — это я! Только ты не в гробе… Где-нибудь ты в южном городе, на берегу синего моря, может быть сейчас глядишь на огненный блеск заката, отразившегося в волнах моря и мечтаешь обо мне… Δαιμων мне говорит так…