Избранники вечности. Книга 1. Смерть — это лишь начало - страница 13

Я появился на свет восьмого августа 1888 года – здоровый и крепкий младенец, к тому же, копия Гаэтана. Это было подлинное счастье для родителей. Надо ли говорить, что они не чаяли в отпрыске души и, конечно же, возлагали большие надежды на мое будущее. Рос я настоящим озорником, обладал немыслимым любопытством и морем энергии, поэтому постоянно попадал в переделки, заставляя маму хвататься за сердце, а отца хмурить брови.

Довольно долго я оставался единственным ребенком, надо сказать, порядком избалованным, но добрым и веселым. Только через восемь лет после моего рождения, появилась на свет сестренка Ноэми. В то время я ничуть не сомневался, что мир вертится исключительно вокруг меня. Впрочем, впоследствии это убеждение претерпело лишь незначительные изменения.

Отец прилагал все усилия, чтобы дать мне приличное образование, обучая всему, что пристало юному аристократу: от фехтования, верховой езды и танцев до иностранных языков и литературы. Учеба давалась очень легко: я никогда не засиживался за уроками. Оставалось много времени на шалости, приводившие в отчаяние педагогов. Ситуация не изменилась и в престижном лицее, куда меня зачислили по достижении двенадцати лет.

Там я подружился с Лукой – сыном успешного банкира месье Дюкре, найдя в нем лучшего друга и соратника в мальчишеских играх. Мы были неистощимы на выдумки еще и потому, что на уроках я часто откровенно скучал, имея отменную долицейскую подготовку, да и новый материал понимал и запоминал с первого раза.

Однако доказать багровому от возмущения преподавателю, что он в чем-то неправ, или попросту сорвать урок дурацким розыгрышем стало нашим с Лукой привычным и наиболее любимым занятием. Но, когда приходилось отвечать за содеянное, я всегда брал ответственность на себя, прикрывая друга, потому что у его отца оказалась тяжелая рука и весьма суровые и консервативные взгляды на воспитание отпрыска.

Детство мое практически не омрачалось неприятными событиями. Успехи сменялись победами, росло самомнение, шлифовалась гордыня, ничто не затмевало безоблачный горизонт.

Сомнений в выборе жизненного пути у меня не возникало, с юных лет я впитал уважение к достойной и благородной профессии юриста. Окончив лицей, легко поступил в Сорбонну на тот же факультет, где в свое время учился и Гаэтан, что вызвало в нем большую гордость. В мыслях он уже видел меня блестящим адвокатом или государственным прокурором.

Однако у меня были другие планы. Еще в школьные годы, благодаря наблюдательности и природному любопытству, я понял, что не вся деятельность отца легальна и связана иногда далеко не с обычными людьми. Но началось мое знакомство с мистическим миром еще раньше, в младших классах, когда после рассказов педагога о парижских катакомбах нас строго-настрого предупреждали держаться как можно дальше от этих мест, что, конечно, лишь подстегивало любопытство и подогревало интерес к «запретному плоду».

Когда в спальнях пансиона гасили свет, наступало самое интересное время. Со сладко замирающими от ужаса сердцами мы начинали делиться страшными историями о жутких чудовищах, населяющих подземный Париж и выбирающихся на поверхность по ночам, чтобы напиться человеческой крови.

Возможно, на этом бы все и закончилось. Как и многие другие, я стал бы считать рассказы о монстрах детскими страшилками, если бы не некоторые странности, которые замечал пытливый ум. В целом Гаэтан был очень либеральным в отношении моего воспитания и крайне редко запрещал что-либо, больше направлял и деликатно подсказывал, давал мудрые советы. Однако он в категоричной форме требовал избегать вечерами темных закоулков и трущоб и не приближаться к катакомбам. Кроме этого, всем в доме запрещалось после заката впускать незнакомцев, будь это посыльный из магазина или новый сосед.

После одного из полнолуний в газетах появились панические заметки о нападении волков на людей в центре Парижа. Поверить в такое немыслимо. Скорее, это являлось случаем распространения бешенства среди дворовых собак. Несколько горожан были загрызены насмерть. Весть печальная, но не слишком удивительная. Отец же крайне обеспокоился сообщениями и настойчиво просил в ночи полной луны из дома не выходить. Хотя эти призывы казались мне тогда суевериями пожилого человека.