Избранное - страница 22

Я говорю:

— Конечно!

Она говорит:

— Предъявите, пожалуйста, паспорт.

Я говорю:

— Паспорт? Это можно! Сию минутку.

Я протягиваю руку к стулу, на котором висел мой пиджак, и вижу, что пиджака нету. И брюк, соответственно, тоже.

А Сашка ехидно заявляет:

— Где же ваш паспорт, гражданин «Галушкин»? Это просто неудобно — врываться в ночное время в чужой номер и вдобавок присваивать себе чужую фамилию. Будьте добры, товарищ дежурная, проводите этого самозванца куда следует…

Я говорю:

— Ах, так… Пусть он предъявит вам документы!

Сашка поднимается на локтях и говорит с интонацией драматического актера:

— С удовольствием. Меня удивляет поведение администрации, которая не может отличить проходимца от честного человека.

Видя, что дело принимает такой оборот, дежурная говорит Саше:

— Гражданин Галушкин! Еще раз извините за беспокойство. А вас, — обращается она ко мне, — я прошу пройти со мной.

Тогда Сашка говорит:

— Возьмите в ванной мой купальный халат. Пусть он идет в халате. Не может же он в таком виде по вестибюлю гулять!

Тут дежурная подает мне мой же халат и говорит:

— Прошу!..

— Проследите, товарищ дежурная, — говорит Сашка, — чтобы он вернул халат, а то это очень подозрительный тип…

Я выхожу с дежурной и думаю: хлебнешь ты у меня, Сашенька, горя. Сейчас я вернусь…

Идем мы с дежурной по коридору, я хочу завести непринужденный светский разговор, а девушка не отвечает. Она с испугом смотрит на меня и идет на почтительном расстоянии.

Приходим мы к администратору. Та, конечно, сначала бледнеет от испуга, удивляется, но, в общем, довольно быстро устанавливает мою личность.

Я бросаю нежный и торжествующий взгляд на дежурную (ее зовут Люба) и бегу к себе. Поднимаюсь в номер, смотрю — никого нет. Сашка успел уйти, а на столе лежит записка:

Наутро я показал записку Любе. Она, конечно, смеялась, но страшное впечатление, которое произвел на нее полуодетый человек в небрежно надетых на руки полуботинках, все же не могло изгладиться из ее памяти.

Короче говоря, все мои дальнейшие попытки ухаживать за Любой успеха не имели.

Сашке я пока не звоню. Я готовлю ему ответный удар.

1946

Наташа вернулась домой поздно. Она открыла дверь своим ключом и на цыпочках прошла в комнату. Сбросив на ходу плащ, Наташа включила свет и села за письменный стол. Кончился день. Славный и веселый день, и его было просто необходимо описать Павлу. Павел был очень далеко, в Арктике, в бухте Спокойная.

Наташа подняла глаза. Над столом висела его фотография. У Павла было суровое выражение лица.

— У вас нет никаких оснований так строго на меня смотреть, — обратилась Наташа к фотографии, — а если у вас плохое настроение, я найду себе другого собеседника…

Она взглянула чуть левей. Рядом с окном на книжной полке стояло другое фото. Здесь Павел был снят на трибуне стадиона «Динамо», и на лице его сияла блаженная улыбка.

— Вот с вами мне значительно легче разговаривать, — сказала Наташа и поставила фотографию прямо перед собой.

Павел всегда подтрунивал над ее сумбурными письмами, и Наташа решила на этот раз удивить его толковым, обстоятельным письмом.

Прежде всего нужно написать о главном — в пятницу она получила диплом и в этот же день заказала себе круглую печать «Врач Н. Н. Петрова».

Потом нужно красочно описать сегодняшний день на даче у Оли Маношиной, где все они — молодые врачи — шумно и весело праздновали окончание института, где Олин отец, маститый хирург Василий Пименович, декламировал стихи собственного изготовления, которые начинались так: «Поздняя осень, врачи улетели…»

Дальше обязательно надо написать о том, куда она, Наташа, решила просить направление в министерстве. А может быть, об этом не писать, а просто взять да и нагрянуть?.. Да, пожалуй, так будет лучше. Вместо этого можно написать всякую чепуху, вроде того, что они до упаду танцевали, а потом она съела три порции мороженого и сразу лишилась голоса.