Избранное - страница 8

— Но и не нужник.

— Точно, но и не храм для богослужений.

— Правда твоя, господин Костайке. Катарина, я тебе про нее рассказывала, любила, бывало, повторять: пробьет час, и перед нами, перед всеми, распахнутся врата в обитель небесную.

— Ну и что?

— Ничего, — ответила Анастасия и закрыла глаза.

Анастасия бережно приладила свечу в изголовье серба, зажгла, прилепила ее получше к земле — так подобает. «Свечи осветят дорогу идущему по мосту в рай», — говорила Катарина. Со скрещенными на груди руками, правая поверх левой, серб ждал. В правую руку его она вложила еще одну зажженную свечу, чтобы он видел, куда идти, чтобы не сбился с пути на тот свет, чтобы не заблудился в загробном мире, чтобы без света не загубил он душу и, со светом в свет обратясь, земную юдоль покинул. Потом ушла с развилки.

Она постучала в ворота доктора Флори. Залаяла собака, привязанная в тени, возле сарая, рванулась с цепи. Анастасии никто не ответил, словно она стучала в пустой дом. Вдруг собака затихла, судорожно припав к ржавой миске, в которую хозяева плеснули воды. Принялась лакать, как лакают все собаки, шумно шлепая языком. И уже не лаяла. Миска была полная. Собака жадно пила. Забыла, что кто-то стоит у ворот. «Доктор, не прячься, доктор, — хотела крикнуть Анастасия, — ведь ты только что налил воды собаке». И она стучала и стучала в ворота, наверняка зная, что ей не откроют. Стучала, чтобы понял тот, кому надлежало понять: она знает — он дома.

— Не желаешь, чтобы эти видели тебя со мной, доктор Флоря? Или боишься, что я стану клянчить чего-нибудь? Ладно, дрожи, доктор, отсиживайся дома, да смотри, носа за ворота не высовывай, а то я и впрямь тебя попрошу, помочь мне попрошу, а не поможешь — лучше не показывайся на улице, я плюну тебе в лицо, слышишь, доктор! Слышишь ты, старый греховодник, пьяница, бабник окаянный! — кричала она у ворот. — Вечерами зря, что ли, ко мне наведывался? Обхаживал, умасливал, о здоровье моем тревожился… «Ах, барышня-учительница, ох, барышня-попечительница, побереги себя, простуды не допускай», — советы давал, а сам руку мою из своей не выпускал, все пульс измерял, считал до ста да до тысячи… За занавеской хоронишься, доктор, покойно тебе, уютно, по дорогам не скитаешься, за мысли свои не пугаешься, время течет, жалованье идет, а ты знай себе пульс щупаешь, у всех баб щупаешь и рад-радешенек, жалкий ты старикашка, — надсадно кричала Анастасия.

Потом пошла прочь. Собака лаяла ей вслед, рвалась с цепи. Перед Анастасией тянулась пустынная дорога. Затаились опустелые дворы. Она шла и разговаривала сама с собой: «На первых порах и я верила, что тревожит тебя хворь моя легочная, думала, по-доброму о здоровье моем печешься, пульс измеряешь… «Нам нужна попечительница, детишек грамоте обучать, береги себя, барышня!..» Бабник окаянный, день-деньской брюхо свое чертово набиваешь, глотку вином-цуйкой заливаешь и сидишь-посиживаешь взаперти — лишь бы ненароком в беду не попасть, службу не потерять, чтобы эти тебя на улицу не выкинули, без зарплаты дурака эдакого не оставили, ведь ничегошеньки ты толком не умеешь, только пульс щупать да в горло заглядывать… Схоронить серба — у тебя кишка тонка, да я и не зову тебя. Другие найдутся, не перевелись еще люди на земле. Положим его в могилу, ногами к восходу, головой к закату. Так заведено».

— Целую ручку, барышня…

— Виделись мы уже сегодня. Чего тебе от меня надо, господин Костайке?

— Ничего, барышня, я… Я хочу тебе добра. Видеться-то мы виделись, деревня наша невелика, поди, да и раньше не один раз на дню встречались.

— А теперь я только тебя и встречаю, даже детей на улице не вижу. Не из-за тебя ли их из дома не выпускают? Не тебя ли боятся?

— Неужто я такой страшный, барышня?

— Ты — никакой.

— Барышня, зачем ты ходила к доктору, аспирину просить? У тебя голова болит или лихоманка проклятая одолела?

— В меня бес вселился, господин Костайке, слыхал про такую хворь?

— Слыхал, как не слыхать, — засмеялся Костайке. — Это всем хворям хворь… Барышня, кто тебя обидел?

— Никто, кому меня обижать?

— Свят, свят, сроду не слыхал, чтоб ты эдак с людьми разговаривала. В каком ты бишь классе была, когда школу бросила и сюда в деревню прикатила?