Избранное. Из гулаговского архива - страница 20
И только запах всегда выдавал
Ее настоящее имя.
И мораль, и верность, и пышная честь
Удивительно пахнут трусостью.
Что за честь, коли нечего есть,
Коли нечем водку закусывать, —
Втайне каждый думает так
И молитвенно руки слагает,
Если видит, что грозный мощный дурак
За икону себя полагает.
Каждый с ревностью патриотической,
Напрягаясь холопьими жилами,
Помогает усердно мерзавцам циническим
Свою мать родную насиловать.
И собой мы не просто, не по старинке
Торгуем в стране <советской>,
А благородно, как на картинке
Из хрестоматии детской.
Если мы сочиним, положим, рассказ,
То всегда с воспитательной целью,
А потом, не промывши опухших глаз,
Хлещем водку по целым неделям.
Эх, стоит ли фильм обратно крутить?
Обращаться к прошлому надо ли?
На ухабистом грязном прошлом пути
Я сама и все спутники падали.
Любовь — спасительный мой ковчег,
Где ты? Где? На каком Арарате?
Ты, прошедший по жизни моей человек,
Прости без слез и проклятий.
Про любовь мне тоже лучше молчать.
Сколько чистого в ней и нечистого.
И навек осталась на сердце печать.
Только чья? Наверно, антихристова.
14 июля 1954
«У Вас в глазах я вижу скуку…»
У Вас в глазах я вижу скуку
И дремлющую полутьму.
Холодную целую руку
И горько думаю: к чему?
Слова? О, да! Слова слетают
Легко и нежно с Ваших уст,
Струятся, задыхаясь, тают,
И снова холоден и пуст
Ваш взгляд спокойный, очень ясный.
И снова, снова я — одна.
И снова мир встает ужасный
Передо мною, как стена.
14 июля 1954
«Черную землю, светлое небо…»
Черную землю, светлое небо
Можно ли нам за немилость корить?
Так и в любви невозможно требовать,
Можно только желать и дарить.
Что же ты, сердце, как вихорь скованный,
Запертый в тесных ущельях гор,
Требуешь, ищешь чего-то по-новому,
Гневно с собой вступаешь в раздор.
Разве не все пережито, разорвано,
Разве не выпито все до дна?
Аль тебе мало бывалого черного,
Новая черная мука нужна.
Знай, что в любви невозможно требовать,
Можно только дарить и желать.
Что подаришь ты? Где твое небо?
Где царство, которое можешь отдать?
14 июля 1954
Старенькая
В душе моей какая-то сумятица,
И сердцу неуютно моему.
Я старенькая, в бедном сером платьице,
Не нужная на свете никому.
Я старенькая, с глазками веселыми,
Но взгляд-то мой невесел иногда.
Вразвалочку пойду большими селами,
Зайду я в небольшие города.
И скажут про меня, что я монашенка,
Кто гривенник мне бросит, кто ругнет.
И стану прохожих я расспрашивать
У каждых дверей и ворот:
— Откройте, не таите, православные,
Находка не попалась ли кому.
В дороге хорошее и главное
Я где-то потеряла — не пойму.
Кругом, пригорюнившись, захнычет
Бабья глупая сочувственная рать:
— Такой у грабителей обычай,
Старушек смиренных обирать.
А что потеряла ты, убогая?
А может, отрезали карман?
— Я шла не одна своей дорогою,
Мне спутничек Господом был дан.
Какой он был, родимые, не помню я,
Да трудно мне об этом рассказать.
А вряд ли видели вы огромнее,
Красивей, завлекательней глаза.
А взгляд был то светленький, то каренький,
И взгляд тот мне душу веселил.
А без этого взгляда мне, старенькой,
Свет Божий окончательно не мил.
— О чем она, родимые, толкует-то? —
Зашепчутся бабы, заморгав, —
Это бес про любовь про какую-то
Колдует, в старушонке заиграв.
И взвоет бабье с остервенением:
— Гони ее, старую каргу!
И все на меня пойдут с камением,
На плечи мне обрушат кочергу.
24 августа 1954
«Что в крови прижилось, то не минется…»
Что в крови прижилось, то не минется,
Я и в нежности очень груба.
Воспитала меня в провинции
В три окошечка мутных изба.
Городская изба, не сельская,
В ней не пахло медовой травой,
Пахло водкой, заботой житейскою,
Жизнью злобной, еле живой.
Только в книгах раскрылось мне странное —
Сквозь российскую серую пыль,
Сквозь уныние окаянное
Мне чужая привиделась быль.
Золотая, преступная, гордая
Даже в пытке, в огне костра.
А у нас обрубали бороды
По приказу царя Петра.
А у нас на конюшне секли,
До сих пор по-иному секут,
До сих пор мы горим в нашем пекле
И клянем подневольный труд.
Я как все, не хуже, не лучше,
Только ум острей и сильней,
Я живу, покоряясь случаю,
Под насилием наших дней.
Оттого я грубо неловкая,
Как неловок закованный раб.
Человеческой нет сноровки
У моих неуклюжих лап.