Избранное - страница 46

Зная, что Инаго докладывает своему предводителю обо всем, Исана рассчитывал на объективность ее информации.

— Нет, Дзин действительно интересуется птицами, но его привлекает лишь их пение. Отчетливо увидеть летящую птицу он не в состоянии. Услышав пение огромного числа самых разных птиц, сопровождаемое грохотом американских гор., он, скорее всего, просто испугается.

— Необычный ребенок.

— Хорошо ли, плохо ли, но действительно необычный, — не давая своей гордости вырваться наружу, сказал Исана.

Такаки снова завел разговор о Китовом дереве.

— Я говорил, что сам не видел Китового дерева, росшего в наших местах. Но это как раз и подтверждает его существование. Тому, чтобы я его увидел, всячески препятствовали — вот в чем дело. Мне, ребенку, было запрещено увидеть его, и поэтому, я думаю, оно и не шло у меня из головы. Заболев, я без конца видел во сне огромное черное дерево, шелестящее на ветру. А в густых ветвях, в густой листве этого дерева перед моими глазами, как на слайдах, возникала одна картина за другой. И слайды, на которых были засняты действительные события, проецировались на Китовом дереве. Сейчас мне даже кажется, будто как-то глубокой ночью я, весь в жару, ходил в лесную чащу и своими глазами видел, как на Китовом дереве проецировались слайды. И хотя я видел это, когда у меня был жар, это не выдумка. Ведь некоторые куски сна — действительность. Было бы странно утверждать, что именно жар воодушевил меня, нет, но голова, прояснившаяся от дурманящего жара, привела в систему разрозненные сведения, до тех пор неоформленные. Хотя взрослые, разумеется, избегали разговоров о Китовом дереве, разрозненные факты, которыми была забита моя детская голова, впервые выстроились в нечто осмысленное. Сон показал их мне, а экраном служило Китовое дерево. Моя голова, близкая к безумию из-за сильного жара, только благодаря ему, наверно, и смогла вобрать в себя все, что по крупицам было известно детям в наших местах. Мне кажется, я видел сон, воплотивший все сны всех детей наших мест. Я видел сон и так дрожал, что и врач, и родители боялись, что я сойду с ума или умру. Вы мне верите?

— Разумеется, верю, — сказал Исана.

— Вот что я увидел на лиственном экране Китового дерева. — Сказав это, Такаки проглотил слюну, преодолевая колебание. — Начиналось с того, что взрослые нашей деревни — и старики, и женщины, и даже тяжелобольные, все, кроме детей, — глубокой ночью собрались под Китовым деревом. Вернее сказать, не собрались глубокой ночью, а находились под ним много часов подряд, с захода солнца всю безлунную ночь до рассвета. Пока эта долгая сходка не закончилась, уйти из леса не разрешалось никому. Собравшиеся стояли молча, потупившись. Ночь была безлунной, но вокруг разливался неяркий свет от мелькавших в небе зарниц. Ведь даже в полной тьме, если закинуть голову назад, линия носа будет поблескивать. И глаза тоже, верно? Но в ту ночь все стояли не шелохнувшись, в полной тьме, опустив головы. Еще до той ночи, когда у меня был жар, мы много раз говорили с ребятами о том, что нам делать, если взрослые все без исключения уйдут из деревни и оставят нас одних. Во сне я увидел как раз такую ночь. Может, это покажется страшным, но именно потому, что такая ночь действительно была в прошлом, я знал, что ребята, плавая в реке, протекавшей в долине, или ставя силки, в которые никто не попадал, горячо обсуждали, что нам делать, если все взрослые уйдут из деревни и в ней останутся одни дети, козы и собаки. Пылая жаром, я смотрел на экран и со страхом ждал, что вот-вот должно что-то случиться. Медсестра, не из наших мест, потом еще долго смеялась надо мной, потому что во сне я все время вытягивал руки, как будто пытаясь остановить что-то надвигавшееся на меня и вопил: снова начнется, снова начнется! Но я, наверно, хотел сказать, скоро начнется, а не снова начнется. И в это время как раз и началось то, что я пытался остановить. На экране Китового дерева, шелестевшего черной густой листвой, появились само Китовое дерево и собравшиеся под ним жители деревни — эта черная толпа людей окружила приведенную сюда семью в балахонах из белой, поблескивавшей в темноте бумаги. И одежда, и лица людей, облаченных в нее, виделись как в тумане. Это обычно бывает во сне, когда мы видим нечто волнующее нас в том обличье, в каком оно нам представляется. Отчетливо можно было разобрать, что люди эти в балахонах из белой бумаги и что это одна семья. Черной стеной окружающие их в полном молчании люди, не только женщины, но даже дряхлые старики, все как один швыряли в них камнями. Это продолжалось бесконечно долго, и семья, избиваемая камнями, упала на землю и была брошена в специально вырытую яму, а на экране Китового дерева снова возникли черные склоненные головы безмолвной толпы. Потом появилась еще одна семья в балахонах из белой бумаги и тоже упала под градом камней. Так повторялось пять раз. И черная толпа избивающих, и избиваемые в балахонах из белой бумаги не вымолвили ни слова, и всю ночь шелестело лишь Китовое дерево — такой это был сон, и то, что в нем случилось, повторялось пять раз… И балахоны из белой бумаги, и пятикратное повторение, должно быть, имели для взрослых из нашей деревни какой-то особый смысл. Выздоровев, я спрашивал потом у домашних, но они мне ничего не отвечали. Меня стали считать ненормальным, колотили — вот и все, чего я добился. А врач из соседнего городка, которого позвали ко мне, уверенный, что я все равно умру, совсем меня не лечил и убеждал родителей: если он и выживет, то останется навсегда тихим идиотом, а может быть, и буйно помешанным — радости в этом мало! Из-за того что у меня долго не проходил жар, я стал похож на красную креветку и, мечась по постели, то сжимался, то разжимался, тоже как креветка. Я очнулся дня через два-три, когда жар спал. Я весь был изранен, а на шее налилась багровая полоса, точно мне сдавливали горло веревкой.