Избранное - страница 9
С тех пор Достоевский стал одним из самых необходимых мне писателей. Опираясь на Достоевского, я смог впоследствии встретиться с французской, немецкой, а затем и американской литературой. Японский юноша начал читать Сартра, Томаса Манна, Фолкнера — литературу, укоренившуюся в иных культурных традициях. И рядом с ним всегда, как учитель, стоял Достоевский. Так я готовился к писательству. И, уже став писателем, я всегда старался урвать несколько недель в году, чтобы почитать Достоевского и обновить этим жизненные силы своей писательской души.
Далее Толстой. Я должен сказать, что считаю своим учителем и Толстого. Постигая искусство остранения Толстого, на которое указывал Эйхенбаум, я научился многому.
Я как-то читал лекцию, в которой рассказывал, как Пьер Безухов попадает, подобно бродячему комедианту, из высшего петербургского света в ад, в провинциальную деревушку, в низшие слои общества. Эта лекция наряду с анализом «Войны и мира» рисовала многогранный портрет России того времени.
Я неоднократно писал о том, что Булгаков помог мне выработать силу воображения. Одним словом, я очень многому научился у мира, где господствует русский язык, но говорить об этом можно без конца. Мне остается лишь надеяться, что читатели сами заметят то влияние, которое оказала на меня русская литература, а также русское литературоведение 20-х годов.
Мои произведения — это произведения, написанные японцем, и, следовательно, моя задача заключается в том, чтобы создать портрет Японии. Создать портрет Японии и японцев в свете человеческих взаимоотношений в их универсальности — вот к чему я стремлюсь, вот моя главная задача как писателя.
Я безмерно рад, что мой роман будут читать люди, для которых русский язык — родной. Я сердечно благодарю всех, кто участвовал в выпуске этой книги, и хочу подчеркнуть, что воспринимаю ее как послание японца, который уже многие годы учится у русской литературы.
Кэндзабуро Оэ
Весна 1977 года. Токио
Объяли меня воды до души моей
Роман
© Перевод В. Гривнин
Глава 1
АТОМНОЕ УБЕЖИЩЕ
Мировоззрение, характерное для эпохи сверхзвуковых скоростей, когда человек, достигнув Луны, устремился к Марсу, плохо уживается с таким немыслимым анахронизмом, но тем не менее нашелся в Японии промышленник, который, увлекшись американскими идеями, тоже решил заняться строительством индивидуальных атомных убежищ и продавать их как стандартную продукцию. Первое такое убежище было построено в Японии на западной оконечности взгорья Мусасино. Основание крутого косогора, спускавшегося от жилого массива к заболоченной низине, густо заросшей тростником и мискантом, было подрыто, и построен железобетонный бункер размером три метра на шесть.
Однако массовое производство атомных убежищ наладить не удалось, и это единственное в нашей стране убежище для личного пользования оказалось заброшенным. Через пять лет компания, строившая атомное убежище, использовав бункер в качестве фундамента, возвела трехэтажное здание, похожее на колокол. Основание первого этажа представляло собой прямоугольник площадью восемнадцать квадратных метров, как и бункер. Задняя его часть вплотную примыкала к косогору. Сбоку были пристроены кухня и уборная. В маленькой прихожей перед уборной, немного в стороне, винтовая лестница связывала комнаты всех трех этажей. Третий этаж, где на противоположной от винтовой лестницы стороне был встроен балкон, оказался по площади меньше остальных, таким образом, здание несколько сужалось кверху, и третий этаж чем-то напоминал капитанский мостик. В железобетонных стенах на каждом этаже были окна-бойницы с двойными непробиваемыми стеклами.
Дом имел такой странный вид потому, что архитектор, возводя само здание, упорно привязывал его к бункеру. Из комнаты в первом этаже, служащей столовой, можно было, подняв крышку люка — как на подводной лодке, — по крутой металлической лестнице спуститься в бункер.
Мужчина, решивший поселиться в этом доме (и живущий в нем по сей день), потребовал внести лишь одно изменение в первоначальный проект бункера. Он попросил пробить в железобетонном полу прямо под металлической лестницей квадрат тридцать на тридцать сантиметров и обнажить землю. Этот квадрат темно-бурой кантоской плодородной земли был всегда сырым. Хозяин дома с помощью кирки — непременной принадлежности атомного убежища — постоянно разрыхлял свой тридцатисантиметровый земельный участок. Если воды становилось слишком много, он делал в середине квадрата лунку и кружкой вычерпывал из нее воду. Когда шел сильный дождь, вода, сбегая по косогору за домом, впитывалась в землю и обильно заливала тридцатисантиметровое поле.