Избранное - страница 13
вот что должно рассыпать щедро
по рынкам выросшей страны.
1915
Жалость
Капкан для ловли блох…
Кто его выдумал?
Может быть «Бог»,
которого я не видывал.
. . . . . . . . . .
Любовники – стройные – длинные – цапли
Главное: – ноги – глаза и талия!
Если ж слез наливались капли –
их сушила неувиденная Италия.
Высокая, тоненькая, с усиками,
очень похожая на букву У,
с пальцами узенькими –
Лусенька.
Ау!
Капкан для ловли блох –
Бог?
1915
Осада неба
Богдану
Сердец отчаянная Троя
не размела времен пожар еще.
Не изгибайте в диком строе,
вперед, вперед, вперед, товарищи!
Эй, эй! Один склоняет веки,
хватая день губами мертвыми.
Взвивайте горы, грозы, реки –
он наш, он наш, он вечно горд вами!
Эй, эй! Он брат нам, брат нам, брат нам!
Его, его земель и прав длина…
Не будет здесь на ветре ратном
его дыханье окровавлено.
Увидите: на море это,
на сухопутье и на воздухе!
Такая ль воля – не допета,
пути ль не стало этой поступи?..
Гляди, гляди больней и зорче,
еще, еще на мир очуй!
Мы бьем, мы бьем по кольцам корчей,
идем, идем к тебе на выручу!
1915
Пожар на барже
(Пример материализации словообраза)
Мы издали увидели
вещающий тоску,
взлетевший со «Святителя»
раскутанный лоскут.
Матросов смытыми клеймами
играют влажные волн ямы.
«Великомученик Пантелеймон»
исписан синими молниями.
Стал еще святее, надев ушкуй,
золотой косматый венок.
Ветер вертит огонь, как девушку,
у ее задыхаясь ног.
Последней водой лелеемый,
в половине четвертого,
падает «Пантелеймон»,
мачты медленно перевертывая.
1915
Выбито на ветре!
Совпадение наглядной (начертательной) доказательности корня со звучарью: звук Б, повторенный в корне ЛЫБ, дает зрительное впечатление вздымающихся над строками волн[2].
Пароход «Херсон». Апрель 1915 года
Днепор! Кипящие пясти!
Черноморец! В темную бороду!
Впутал! И рвешь на части!
Гирло подставив городу!
Слово? – Нет, оплыву я
вечноглубые эти жалобы.
Зашиби лыбу большую,
белолобая глыба палубы.
Колыбелью улыбок выбит
сон о пенистом лепете…
Крик ваш хочется выпить. Ах!
С волн полетевшие лебеди.
Глухо закован в версты,
выдан воде и дивени,
вам подражает острый
клич человечья имени!
1915
Граница
Гляжу с улыбкой раба:
одного за другим под знамена,
грозясь, несет велеба,
взывая вдаль поименно.
Какой человек в подъемнике
подбросился вверх, как мячик?..
Склонились внезапно домики
для взоров искусно зрячих.
Из много вдали игрушечных
свалилось, как черный козырь,
когда от дыханий пушечных
бежали по небу розы.
Светись о грядущей младости,
еще не живое племя!..
О, Время! Я рад, что я достиг
держать тебе нынче стремя.
Москва
Октябрь 1914 г.
Заповедная буща
Триневластная твердыня
заневоленных сердец.
Некуда дремлюге ныне,
некуда от шумей деться:
мечутся они во стане,
ярествуют на груди.
А в те дни, смеясь, предстанет
везичь везей впереди!
Бунь на поляне Цветляны,
осень взбежала – олень, –
только твои не сгубляны
ясовки, яблочный день;
только твои не срубляны
белые корни небес…
Дивится делу Цветляны
детская доля живее.
Москва
1913
Грозува
Как ты подымаешь железо,
так я забываю слова:
куда погрохочет с отвеса
глухая моя булава?
Как птицы, маячат присловья,
но мне полонянна – одна:
подымет посулы любовья
до давьего дневьего дна.
По крыльям железной жеравы
стекает поимчивый путь,
добычит лихие забавы
ее белометная грудь.
Ветров перемерявши шелком
беззвучий твоих глубину,
я вызвежжусь на небе желклом,
помолньями в мир полыхну –
Чтобы ты, о, печале Роксано,
вершала могучий потуст,
ничьею рукой не касанна,
ничьих не касаема уст.
Москва
1912
Михаил Лермонтов
Но под чадрою длинною
Тебя узнать нельзя!..
М. Ю. Лермонтов
Видючи – лукавые руки,
знаючи – туманов цвет,
помнючи – предсмертные муки,
слушайте звоночки монет.
Блеянье бедного разбега
(нет, он теперь не высок!) –
тлейте же, волосы Казбека,
счесанные ветром на висок.
Умыйница лиховеселья,
на дикие радость-сердца
зачем наступила газелья,
как воды смутила зерцать?
И медленна и желанна,
и хитростная – щедра,
со уст облетев, неустанно
опять налетала чадра.
И тот, кто тлеет повержен
за скальной, опасной тропой,
винтовки промерянныи стержень
оставил следить за тобой.
Пройди к повороту и скройся
из пыльных недель навсегда.
И, день мой персидский, утройся,
и пеной покройтесь, года!
1915
Брегобег