Избранное. Романы - страница 29

— Кто вас учит?

— Джусуп Маукимов.

— Сволочь! Он безграмотный, неверно учит, обманывает простой народ! — гневно воскликнул Хусаин и стал исправлять в тетради красным карандашом. Не осталось ни одной неисправленной строчки. Сунув под мышку испещренные красным карандашом тетради, Сарыбала побрел домой.

С этого дня учительская карьера Джусупа пошла на убыль. Ученики вскоре разбрелись. Сарыбала поступил в четвертый класс заводской русско-казахской пятилетней школы. Этот день был самым радостным в его жизни. Но только радость эта тускнела от глубокой печали за своего бывшего учителя. Джусуп стал пить. Пьяный, он подолгу сидел, обхватив голову руками, и жаловался на головную боль. Но он больше горевал, чем болел.

— Как жить дальше? Черную работу не смогу выполнять, легкой работы нет. Воровать идти? Или продавать вещи? А что продавать? Единственный платок Загипы? О, как тесно в этом мире! Зачем бог выпустил на землю стольких людей, выдумал столько надежд? Пойду к мырзе Аубакиру. Может быть, для зятя своего он не пожалеет хотя бы грудинку…

Джусуп поднялся и, шатаясь, вышел.

В комнате наступила тишина, тяжелая, как свинец. Загипа лежала лицом к стене и стонала, у нее тоже болела голова.

Сарыбала написал отцу письмо:

Пока мальчик сходил на базар и передал письмо в аул, вернулся от Аубакира Джусуп. Он лежал на полу, заложив руки за голову и закрыв глаза. Аубакир ему ничего не дал.

Повечерело. Углы комнатушки с одним окном потемнели. Пора бы зажигать лампу, но хозяева не поднимаются. Каждый вечер в эту пору Загипа кипятила чай, а сегодня лежит. В печальной, беззвучной, темнеющей с каждой минутой комнате Сарыбала тихонько, как кошка, открыл шкаф, стараясь не шуметь, но дверца все-таки скрипнула. Отломив кусок от оставшейся булки, Сарыбала стал жадно жевать, Потом тихонько прошел на свое место и тоже лег…

Через неделю приехал Мустафа. Джусуп обрадовался приезду друга. Прежде Сарыбалы он подбежал к Мустафе и долго тряс ему руку.

— Ну, хватит, хватит, милые! — проговорил Мустафа. — Когда радость льется через край, тоже нехорошо.

— Хаджеке, оказывается, в нужде встречаешь друга, как всемогущего пророка!

Лишь когда сели за дастархан и выпили по чашке чаю, Мустафа с легкой улыбкой отозвался на это восклицание Джусупа:

— Всемогущий пророк еще не показывался. Если покажется, то непременно одарит тебя. А чем я помог вам своим появлением? Ничем. Не страдай, милый. Будешь страдать — мир станет узким. А для веселого и тесный мир просторен. Говорят, сын Ерденбая Хусаин довел тебя до беды?

— Да, одним словом, сразил меня как пулей.

— Если ты не способен учить, то как же моего сына приняли в русскую школу?

— Гимназист глянул на меня с высоты своего положения. Но я кое-какой грамоте все же могу научить.

— Я тоже так полагаю, — согласился Мустафа и задумался.

Длинные его ресницы почти сомкнулись, черные глаза неподвижно смотрели в одну точку. Неизвестно, что творится сейчас в его душе, глубокой как море. Помолчав, он сказал Джусупу, сидевшему с раскрытым ртом:

— Если Хусаин посмотрел с высоты, то мы посмотрим снизу. В казахских аулах не должно быть совсем неграмотных. Если не найдешь места здесь, поезжай в аул. Для лебедя спасение в озере, для мужчины — в народе. Будешь учить тому, на что сам горазд, А дальше каждый пусть садится там, куда долетит.

— Кто меня приютит в ауле?

— Турлыбай.

— Турлыбай?! А примет ли?

— Надеюсь. От моего имени напиши письмо, сын мой, — обратился Мустафа к Сарыбале.

Мальчик охотно сел писать под диктовку отца.