Избранное - страница 22

Хор старцев разделяется на голоса.

С т а р е ц  I (прикладывает к уху ладонь, свернутую трубочкой). О чем он говорит?

С т а р е ц  II. О пиве.

С т а р е ц  III. А нет ли в этом пиве каких-то намеков насчет властей? Подтекстов, символов, аллегорий? Не поборник ли наш герой?

С т а р е ц  I. Он говорит о пиве!

С т а р е ц  II. В этом пиве что-нибудь да есть!

С т а р е ц  III. Он говорит, в пивке — мухи.

С т а р е ц  II. Мухи? Ага, значит, кое-что все-таки есть…

С т а р е ц  I. Чепуха! Пиво у него — просто пиво, а мухи только мухи. Ничего более.

С т а р е ц  III. Помилуйте, это же не герой. Это просто дрянь. Куда девались прежние герои, орфеи, рыцари, пророки? Муха в пивке! Даже не в пиве, а в пивке! Что это такое?

С т а р е ц  II (иронически морщится). Это театр. На уровне нашего великого времени.

С т а р е ц  III. Время-то вроде бы и великое, люди вот только мелковаты.

С т а р е ц  I. Как водится, как водится.

С т а р е ц  III. В пивке плавают мухи? В этом что-то есть!

Хор дружно кивает головами. На сцене абсолютная тишина. В этой тишине раздается пенье птицы. Канарейки. Спустя минуту в комнату входит старый человек, с длинными усами, в старой шляпе.

Г е р о й. Дядя!

Д я д я. Был я в монастыре, к святым местам ходил, да и заглянул к тебе по дороге. «Во ад заглянул, по дороге ведь было». А что слышно у тебя, Стась?

Г е р о й. Ничего, ничего, дядя. Тыщу лет. Двадцать пять лет не видались, дядя! (Герой садится на кровати, надевает носки.) У вас, дядя, наверное, ноги болят. Сто километров как-никак. Садитесь же, дядя. Как хорошо, что вы меня навестили, дядя. Я сейчас вам воды для ног налью и вскипячу чай! Прилягте, дядя! Знаете, дядя, попарьте-ка вы ноги в воде. (Герой вытаскивает из-под кровати таз и наливает в него воду. Он льет настоящую воду в настоящий таз из настоящего кувшина.) Пожалуйста, дядя, прошу вас, дядя… Сейчас я вам, дядя. (Герой радостно хлопочет вокруг дяди.) Дядя… дяди… дяде… дядю… с дядей… О дяде!.. В дяде…

Д я д я. Славный паренек. Спасибо тебе, детка, за столь душевную встречу. (Снимает штиблеты и носки. Опускает ноги в таз.) А что у тебя, Владек?

Г е р о й. Знаете, дядя, я собирался вам написать, но Зося говорила, что вы, дядя, больны, и я, дядя, подумал, что вы умерли. (Кладет руки дяде на плечи.) Я ужасно рад, что вижу вас, дядя. Вы, дядя, даже понятия не имеете, до чего я… Что у вас слышно, дядя?

Д я д я. Да тянем понемножку воз жизни нашей. Так что можешь радоваться.

Г е р о й. Вы настоящий, дядя! И шляпа у вас настоящая. (Снимает с дяди шляпу.) И усы настоящие, и ноги настоящие, и брюки настоящие, и сердце настоящее, и чувства и мысли настоящие. Весь вы, дядя, настоящий. Даже штиблеты у вас, дядя, настоящие, и пуговицы, и слова. Настоящие слова! (Герой говорит со все возрастающим волнением и подъемом.)

Д я д я. А что слышно у тебя, Владек? Хеленка говорила, ты в Париже был.

Г е р о й. Был.

Д я д я. Ну, и как же там, что там, рассказал бы что-нибудь об этом Париже. Я-то его уже никогда не увижу… И тетя интересуется.

Г е р о й. С удовольствием, дядя.

Д я д я. Время-то зря не терял, поди?

Г е р о й. Надо думать.

Д я д я. А каково там человеки-то живут?

Г е р о й. Да живут… по-всякому. (Вытаскивает сигареты.) Может, закурите, дядя, французские.

Д я д я. Коли французские, возьму парочку.

Г е р о й. Я купил в Париже спичек, парижское туалетное мыло, зубную щетку, лезвия, рубашки, духи, туфли, кнопки, шпильки, иголки.

Хор старцев разглядывает какие-то фотографии. Они смеются, рассказывают друг другу анекдоты, обрывки которых доносятся и до публики.

Д я д я. А что там в изящных искусствах, в литературе, в политике?

Г е р о й. И так и этак. По-разному. Нелегко охватить. Знаете, дядя, я видел в натуральную величину Наполеона, папу римского, королеву, они все из воска и розовые. Там едят много салата, сыра, и пьют вино, кухня у них, разумеется, французская.

Д я д я. Значит, ты немножко проветрился и покупки хорошие сделал.

Г е р о й. А город, знаете, дядя, в таком голубом тумане, как в спирту.

Д я д я (помолчав минуту). Вот только… ты мне что-то кажешься печальным. Эх, Казик, Казик! И чего ты только сам себя изводишь?