Избранные киносценарии, 1949–1950 гг. - страница 8
Наташа говорит:
— Вы все мне чудесно рассказали, Антонина Ивановна, кроме одного: когда он родился?
— Ох, матушка ты моя, красавица, — говорит Антонина Ивановна, — забыла я. Ну, да он у меня государственного рождения человек. Двадцать пятого октября, по старому стилю, тысяча девятьсот семнадцатого года — вот когда родился. Покойный мой муж, бывало, говорил: «Ты, мать, вроде как крейсер «Аврора» — по старому режиму сыном вдарила». И то — вдарила! Экий сын! Правда, что снаряд — все на свете пробьет.
Дети удивленно шепчутся у забора:
— Кто это «Аврора» — она, что ли?
— Да не она, а вроде… это сравнение.
— Сам ты сравнение! Она же старуха, а не крейсер…
— Вот я как дам по уху, будешь знать, кто «Аврора»!
И затевается шумная возня, быстро переходящая в потасовку. Кто-то стукнулся спиной о забор. Забор зашатался. Закричали в несколько голосов:
— Подначку нельзя! Я Наталью Васильевну позову… Наталья Васильевна, Ленька рогаткой бьется!.. Наталья Васильевна!
Наташа Румянцева прощается у ворот с матерью Иванова.
— Приходите вечером в клуб, — приглашает Наташа.
— Приду, приду, красавица, — говорит старуха, — послушаю твой рассказ.
Большой клуб переполнен. В президиуме Хмельницкий, Ермилов, инженеры, среди рабочих в партере Иванов. Пот льет с него ручьем. Рядом с ним товарищи — Костя Зайченко и Томашевич.
Наташа стоит у трибуны. Она докладывает, волнуясь:
— Все наше — и сталь, которую мы варим, и машины, которые строятся из этой стали. Я счастлива, что живу в такое замечательное время и что в первых рядах моего поколения идут люди, подобные Алексею Иванову.
Аплодисменты.
Иванов разглядывает Румянцеву. Ему не верится, что она может сказать что-нибудь толковое.
Костя Зайченко, аплодируя, толкает Алексея в бок:
— Хорошего, Лешка, себе агитатора нашел.
Тот смущенно откашливается:
— Чорт ее знает, чего несет…
Слышен голос Наташи:
— На его глазах создавалась наша страна. Вместе с нею мужал и крепнул характер Иванова…
И мы пробегаем глазами по залу, по лицам сидящих.
Вот в первом ряду Антонина Ивановна, мать Иванова, рядом с ней другие матери и отцы, старики-сталевары с медалями и орденами на груди.
А дальше безусая молодежь, юноши и девушки, тоже с медалями и значками отличников, и совсем юнцы, фабзавучники, будущие мастера стали.
Все народ крепкий, сильный, веселый.
Взгляд Иванова неотступно и восторженно следит за Наташей.
Зайченко толкает Томашевича в бок, обращая его внимание на Иванова.
И Томашевич шепчет Алексею на ухо:
— Ты где же с ней успел познакомиться?
— Да я даже и не знаком.
— Откуда она о тебе знает? И любознательный, и часы починил, и то, и се…
— Шут ее знает. Я не знаком.
— Не ври. А я думал, что мы одни с Костей Зайченко по ней страдаем; оказывается, и ты нашего полку, брат.
— Да отстань ты! — морщится Иванов, но взгляд его не может оторваться от Румянцевой.
Зайченко огорченно шепчет Томашевичу:
— Пропал наш с тобой концерт, Витя! Слыхал, как она о нем? И герой, и человек будущего…
— Погоди, Костя, вот как ты споешь, а я сыграю новую вещь, она и о нас так говорить станет. Ей-богу! А это ж она по обязанности, общественная нагрузка!
Румянцева продолжает:
— Я очень волнуюсь, потому что никогда не произносила речей, и я думаю, что вы тоже за меня волнуетесь. Я сейчас закончу. Вот что я хочу сказать, товарищи… Кто привел нас к победам сегодняшнего дня? Кто открыл перед нами все возможности? Вы знаете, о ком я думаю. Но я сейчас вот что хочу сказать: для меня было бы величайшим счастьем увидать его и сказать ему, что я… но поскольку это невозможно… я просто скажу: да здравствует товарищ Сталин, породивший нас для великой и счастливой жизни!
Зал поднимается рукоплеща. Возгласы: «Да здравствует товарищ Сталин!», «Сталину — ура!»
Вестибюль клуба. Здесь очень оживленно. Появление Наташи Румянцевой, Зайченко и Томашевича встречается аплодисментами. Наташа, взволнованная выступлением, аплодисментами, говорит своим спутникам, как бы оправдываясь:
— Как смогла, так и сказала…
Навстречу выходит Алексей Иванов, его мать и Ермилов.
Наташа шепчет Томашевичу:
— Это его мама…
Мать Иванова подходит к Наташе и, обняв ее, говорит: