Избранные произведения. III том - страница 5
Заскрипев, над головой прогнулась балка. В полу кухни появилась трещина. Ей показалось, что она смотрит прямо в преисподнюю. Вниз посыпались искры. На ней загорелось платье, и она стала его тушить, обжигая руки.
«Все это случилось из-за мамы».
Она уже не могла ползти на четвереньках, потому что обожженная кожа на ладонях и пальцах покрылась волдырями и стала слезать. Ей пришлось подняться на ноги, хотя для этого потребовалось больше сил и упорства, чем, как ей казалось, у нее было. Она шаталась от дурноты и слабости.
«Мама послала меня сюда».
Лора видела лишь колеблющееся, всеохватывающее оранжевое зарево с дымом, похожим на бесформенных, скользящих и кружащихся призраков. С трудом передвигая ноги, она направилась к маленькой лестнице, ведущей к дверям из подвала на улицу, но, пройдя не больше двух ярдов, поняла, что шла не в ту сторону. Повернувшись, она стала возвращаться туда, откуда пришла, — по крайней мере туда, откуда, как ей показалось, она пришла, — но через два шага наткнулась на печь, возле которой и в помине не было никаких дверей. Она совершенно запуталась.
«Это все из-за мамы».
Лора сжала свои обожженные руки в окровавленные, с облупившейся кожей кулаки. Она в исступлении забарабанила по печи, представляя, что каждый из этих ударов она наносит своей матери. Она страстно желала этого.
Пошатнувшись, верхняя часть дома с грохотом рухнула. Вдалеке, где-то за нескончаемой толщей дыма, как наваждение, эхом раздавался голос тети Ракель:
— Лора… Лора…
Но почему же мама не помогает тете Ракель сломать двери в подвал? Где же она, в конце концов? Подбрасывает уголь, подливает масло в огонь?
Хрипя и задыхаясь, Лора оттолкнулась от печи и попыталась идти на голос тети Ракель.
Одна из балок, сорвавшись, упала, ударила ее в спину и отбросила на полки с домашними консервами. Банки попадали, разбиваясь вдребезги. Лора упала под градом стекла. Запахло солянкой, персиками.
Прежде чем она успела понять, есть ли у нее какие-нибудь переломы, прежде чем она даже успела поднять лицо из месива консервов, еще одна балка, сорвавшись, придавила ей ноги.
Боль была настолько сильной, что ее рассудок словно отключился, не в состоянии воспринять все это. Ей еще не исполнилось и шестнадцати, и большего она вынести не могла. Она замуровала боль где-то в отдаленном уголке своего рассудка и, не поддаваясь ей, истерично билась и извивалась, негодуя на свою судьбу и проклиная свою мать.
Ее ненависть к матери, лишенная здравого смысла, была настолько сильной и искренней, что полностью затмила боль, которую она не могла позволить себе чувствовать. Ненависть переполняла ее, она заряжала ее такой демонической энергией, что ей казалось, она вот-вот сбросит со своих ног эту тяжелую балку.
«Провались ты пропадом, мама».
Верхний этаж дома обвалился на нижний с грохотом, похожим на пушечную канонаду.
«Будь ты проклята, мама! Будь ты проклята!»
Пылающие обломки двух этажей проломили уже ослабленный потолок подвала.
«Мама…»
Часть I. ЧТО-ТО БЛИЗИТСЯ ДУРНОЕ…
Пальцы чешутся. К чему бы?
К посещенью душегуба.
Чей бы ни был стук,
Падай с двери, крюк.
Шекспир. «Макбет»
Глава 1
Молния рассекла мрачные серые тучи, словно трещина фарфоровую тарелку, резко осветив грозовыми отблесками машины, стоявшие без всякого укрытия во дворе перед офисом Альфреда О'Брайена. На деревья налетел порыв ветра. Дождь с неожиданной яростью забарабанил по трем высоким окнам кабинета, размывая открывавшийся из них вид.
О'Брайен сидел спиной к окнам. Пока слышались раскаты грома, будто стучавшего по крыше здания, он читал поданное ему Полом и Кэрол Трейси заявление.
«Какой аккуратный человечек, — думала Кэрол, наблюдая за О'Брайеном. — Когда он сидит вот так неподвижно, его можно принять за манекен».
Он выглядел необычайно ухоженным. Глядя на его тщательно уложенные волосы, можно было подумать, что он не больше часа назад побывал у хорошего парикмахера. Его усы были подстрижены настолько мастерски, что их половинки смотрелись абсолютно симметричными. На нем был серый костюм, и стрелки брюк напоминали острые лезвия, а черные ботинки просто сияли. Ногти на руках носили следы маникюра, и его розовые, словно надраенные, руки казались стерильными.