Избранные произведения. Том 3 - страница 4

Мальгин кивнул.

— Правило Старджона, один из законов Мэрфи. Итак, не будем жевать.

— Я хотел предложить вам на пару поискать Шаламова. У меня появились некоторые идеи. Этим мы, между прочим, могли бы помочь и Лондону, — добавил Ромашин, угадав ответ в глазах Клима, и хирург воздержался от категоричного «нет». Задумался.

Посидели, налив еще по бокалу золотистого, с оранжевыми искрами, напитка. «Домовой» по мысленному приказу хозяина включил музыку, и комнату заполнили тихие гитарные переборы, сквозь которые пробился хрустальный ручеек свирели.

Ромашин ощупал лицо хирурга взглядом серых цепких глаз, едва заметно улыбнулся.

— Решаете, не слишком ли отдает авантюрой? Риск, естественно, неизбежен, однако выигрыш очевиден.

«Знал бы ты, дорогой Игнат, мое отношение к риску, — подумал Мальгин, невольно развеселившись. — Я авантюрист не меньшего класса».

Бывший начальник отдела безопасности, а теперь эксперт отдела, член Совета старейшин — синклита, как его называли, подметил изменение в настроении Клима, но понял его по-своему:

— Я слежу за вами вот уже три с лишним месяца, мне кажется, вы… как бы помягче выразиться… закостенели, что ли, закрепостились, как говорят спортсмены. Хотите, процитирую? Нужно, как то свойственно сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область запретного… Продолжать?

— «И семикратный опыт одиночества», — глухо проговорил Мальгин. — «И новые уши для новой музыки. И новые глаза — способные разглядеть наиотдаленнейшее»…[5]

— И семикратный опыт одиночества, — повторил Ромашин, понимающе глядя на Клима; черт ли, дьявол или ангел? — он все знал о хирурге. — Итак?

— Я задумался по другому поводу, а не из-за недостатка решительности.

— Кажется, я догадываюсь: хотите покопаться в себе, попытаться прочитать след, оставленный памятью Шаламова?

— Откуда вы?…

— Парасвязь, — серьезно сказал Ромашин. — Между мною и вами установился телепатический мостик… впрочем, шучу. К сожалению, я не интрасенс. Просто у меня есть выход на вашего Гиппократа, а он не делает секрета из наших личных поисков. Я согласен подождать. Если после эксперимента с вами ничего не… простите, оговорился. После эксперимента я свяжусь с вами.

— Каркнул ворон: «Nevermor!..»[6]

— Что?!

— Это я про себя… Согласен.

Ромашин поставил бокал на плавающий рядом поднос и встал.

— До связи.

Мальгин проводил его до двери, пожал твердую руку и вдруг вспомнил:

— Одну минуту, Игнат. Не могли бы вы помочь мне с кое-какой информацией? Не из медицинской области.

— Что вас интересует конкретно?

— Например, что творится на Таймыре, на Маате, в Горловине. Хочется знать, кто ведет поиск Даниила, где, какими методами…

— Я обеспечу вам доступ к линии «трека» УАСС, а понадобится — и к инкам отдела безопасности. Код выхода — три нуля семерка плюс мой личный номер эксперта.

Ушел.

Мальгин закрыл дверь и задумчиво побродил по гостиной, убрал бокалы, затем выключил музыку и включил видео — канал вечерних новостей. А из головы не шла фраза: «И семикратный опыт одиночества…» Очень хотелось поговорить с кем-нибудь не о деле, не о медицине — по сути, ни о чем, но Джума Хан был далеко, за пределами Солнечной системы, а Карой не поняла бы колебаний хирурга. Он и сам с трудом их понимал. Но каков Ромашин! Змей-искуситель. Вернее, авантюрист-искуситель чистых кровей, все-то у него рассчитано на пять ходов вперед, все-то он знает, все анализирует… А готов ли ты к тому, чтобы «ставить вопросы, которые в наши дни не осмеливается ставить никто?» — спросил сам себя Мальгин. Например, что тебе стоит взять и нанести визит семье Шаламова? Зачем откладывать разговор с Купавой, если и без того ясно, что речь пойдет о перспективах поиска мужа? Другое дело — что сказать в ответ…

И Мальгин отправился переодеваться.

Купава, как и прежде, жила не в Брянске у Шаламова, а в своем модульном доме формулы «гроздь винограда» на окраине Рязани, по сути, в центре древнего экопарка. Квартира венчала «гроздь» на высоте триста метров и смотрела на все четыре стороны света. Вид отсюда, из «пузыря» лифтовой кабины, открывался великолепный, и Мальгин несколько минут любовался пейзажами лесов, полей и перелесков середины сентября, начала осени…