Избранные произведения в трех томах. Том 1 - страница 54

— Можно и пригласить, но рабочий срок наших машин и по мирным–то временам к концу подошел. Из этой техники, Яков Филиппович, прямо скажем, уже взято все!

— Может быть, еще выжмем. Съезжу–ка я в дивизию. У них снова теперь тихо. Вообще весь фронт притих.

— А что слышно о нашем отряде? — спросил Цымбал.

— Возможно, скоро вернутся.

— Эх, отпустили бы вы меня с ними!

Долинин понял его и, зная, что отвечать ничего не нужно, смотрел, как Цымбал крутил толстую цигарку, и — кажется, впервые в жизни — жалел о том, что не научился курить: до чего же хорошо и основательно этим деловитым скручиванием, пусканием дыма заполняются тягостные паузы в разговоре, до чего быстро нехитрое это занятие сближает собеседников, помогает им лучше понять друг друга.

Через день, на рассвете, проснувшись с головной болью оттого, что поздно лег, и раздумывая — вставать или еще полежать немного, Цымбал услышал во дворе голоса. За окном, поднимаясь кверху, плыли клубы синеватого махорочного дыма и слышались голоса.

— Конечно, Василий Егорович, — говорилось за окном, — и у народа есть вполне научные приметы для предсказывания погоды. Вот, скажем, курицы в пыли купаются, — значит, к дождю.

Цымбал обрадовался: это же Козырев с Бровкиным! Значит, снова съездил Долинин в дивизию и снова попросил полковника Лукомцева прислать этих друзей в помощь трактористам.

Директор МТС стал быстро одеваться, ему было приятно вновь увидеть веселых спорщиков. А разговор за окном продолжался, говорил теперь Бровкин:

— За куриц, Тишка, не поручусь. Но вот, помню, во время όно хаживал по Александровскому рынку старичок. Продавал он волшебные палочки. Наставление покупателю было такое: вывесь ее, палку эту, с вечера за окно на веревочке, и, если утром она мокрая, стало быть, идет дождь.

Наступило молчание, потом Козырев спросил:

— Все? Можно смеяться? Это же анекдот, Василий Егорович! И такой же, извиняюсь, бородатый, как вы. Еще мой дед моей бабушке рассказывал.

— Эка ты, взоржал!.. — Бровкин обиделся;

— Взоржешь, Василий Егорович: есть хочется. Интересно, Лукерья еще готовит здесь бланманже? Освоить бы горшочек.

Затягивая ремень на гимнастерке, Цымбал направился к выходу. Он был уверен, что знатоки «катерпиллеров» и «аллисчалмерсов» помогут ему и с ремонтом и с пахотой; от их грубоватых, но добродушных шуток, казалось, и головная боль уже утихает.

— Тяжело, очень тяжело, — говорила Маргарита Николаевна, расхаживая с Долининым по берегу. — Кажется, начинаю не справляться. Надо бы другого председателя избрать, а мне бы свое дело делать — агрономическое.

— Другого избрать? — Долинин спросил это с хитрецой. — Мужчину, конечно?

Маргарита Николаевна вспыхнула:

— Я понимаю, о чем вы говорите. Понимаю! Но это неправда. Вовсе не в том дело, совсем не в том. Просто нужен человек с бόльшими, чем у меня, организаторскими способностями.

На берегу громоздились вороха картофеля. Розоватые крупные клубни, обдутые, обсушенные ветром, согретые осенним солнцем, поблескивали, как тугие мячи. Казалось, возьми такую картофелину, ударь оземь, и она подпрыгнет. По дощатым, прогибавшимся до самой воды мосткам, между берегом и широкой осадистой баржей, парами ходили женщины. Они работали с рассвета, таскали корзину за корзиной, но картофель едва прикрывал дно баржи. Тракторы и кони подтягивали с поля новые вереницы телег, и вороха на берегу не только не убывали, но все росли и росли.

— Имейте в виду, Яков Филиппович, — продолжала Маргарита Николаевна, — это только картофель, а морковь и свекла — еще не тронутые, в поле. На днях капусту рубить надо будет. Что же прикажете делать?

— Прикажу радоваться! — Долинин сорвал длинную метелку осоки и принялся очищать ее от сухих листьев. — Вот ведь вы какая, Маргарита Николаевна! Не первый раз слышу от вас: «не могу», а поглядишь — дело–то в конце концов сделано. Это разве маленькое дело? — Он указал метелкой в сторону картофельных ворохов. — А есть и такие деятели, которые, не задумываясь, говорят: сделаю, это мне пустяк…

— И ничего не сделают!

— Вот именно!

— Ну, хорошо, я тоже скажу: сделаю, это мне пустяк — собрать и погрузить в баржи несколько сот тонн овощей. А справиться не смогу, и вы меня тоже причислите к таким деятелям и прогоните.