Избранные стихотворения и поэмы (1959–2008) - страница 20

стр.


Если вспомнили о печниках, воздадим и печи,

как стреляла она берестою, как в день непогодный

завывала, как выла ночами. Ау, рифмачи,

не сыграть ли отходную нам и трубе дымоходной?


Я об этом подробно пишу, потому что пример

ни на что не подвигнет, как только внести в мартиролог

этот старопосадский уклад, да и самый размер,

пятистопный анапест, как сани скрипуч и неловок.


А еще домовой. Как он в щелку за нами смотрел...

Не люблю я прошедшее время в стихах, но тетрадку

я мараю сейчас и, быть может, какой-то пострел

проучить уже случая ждет, доставая рогатку.


Ан и вправду сказать, как собака верчусь за хвостом,

а о главном боюсь... Я представил еще на вокзале,

а приехал к сестре и гляжу: да, узнаешь с трудом –

рубероидом крыт, два котла. А в воде отказали,


да и угол снесли. Двухквартирный, две мачты антенн

поднял к небу и дальше плывет, в облаках ли, в листве ли.

Если в бочке сидеть, я хотел бы не как Диоген,

а как юнга на мачте – и чтобы сирены мне пели.


Я люблю молодую удачу, хоть я у нее

не любимцем, а пасынком был, да и буду, пожалуй.

Ну а ты-то все шуточки шутишь? все ткешь суровье?

Ты одряхла, Итака моя, а глядишь моложаво.


Я люблю эти старые стены, и даже не их,

а суровую участь, которая связана с ними,

этот синий пронзительный воздух, толкающий стих,

зоркий промысел тех, кто блуждает путями земными.


Хорошо вечерами у нас. Выйдешь в темный простор

перед сном подышать и стоишь где-нибудь у сарая.

Вон упала звезда, а другая летит через двор:

не земляк ли, гадаешь, глазами ее провожая.


Надо завтра нарезать цветов и проведать своих.

А прохладно, однако... И все-таки невероятна

эта жизнь, если в корень глядеть. Каждый шорох и штрих.

Вот и дети уже подросли. Не твои. Ну да ладно.


Вот и дом наконец. Шелести же листвой парусин,

прозябающий прах, недалекая наша Эллада!

Ибо живо лишь то, что умрет, как сказал бы Плотин.

А другого, увы, не дано, да уже и не надо.

1985

«На Каме-реке и на Белой реке…»

* * *

На Каме-реке и на Белой реке –

леса под водой и леса вдалеке,

большая вода с островками;

затоплены русла и на море вод

то вынырнет куст, то труба прорастет

на Белой реке и на Каме.


И реки не знают своих берегов!

Весной, когда паводки сходят с лугов,

стога подмывая и елки,

с верховий уральских по фронту реки

плывут как утопленники топляки,

их ловят баграми у Волги.


Страна моя! Родина братских могил!

Наверно, небедно нас Бог наградил,

коль пашни свои затопили

и боры свели ради пресных морей

и сами для будущей жатвы своей

по водам свой хлеб отпустили.


Ну что же, распашем речной чернозем,

по руслам затопленным к устью пойдем,

и пресное станет соленым.

Вокруг и под нами струящийся мрак,

а звезды на Каме как царский пятак,

а воздух шибает озоном.


Широкая ночь упирается в грудь.

Постой, подыши. Ничего не вернуть,

лишь волны гуляют на Каме.

Мотор пневматическим бьет молотком.

И сердце стучит, но о ком? и о чем?

Ни зги не видать за буями.

1985

«По гиблому насту, по талой звезде…»

* * *

По гиблому насту, по талой звезде

найдешь меня там, где не будет нигде.


Есть дальняя пристань, последний приют,

где скорби не знают и мертвых не чтут.


Кто был для единого слова рожден,

пусть ветром и пеплом развеян, но он


как кочет туда безголовый взлетел,

а это, скажу вам, не худший удел.

1989

«Южной ночью, один на пустом перроне…»

* * *

Южной ночью, один на пустом перроне,

я поезд последний жду, а его все нет,

и светляки над путями свадебным роем

вспыхивают и гаснут. Тьмы светляков.


Вспыхивают и гаснут. Запахи роз и хлорки,

свары какой-то хронической рядом,

но мрак фосфоресцирует, брызжет, и прах летучий,

кажется, самый воздух готов поджечь.


И когда прожектор, вынырнув из потемок,

побежал по путям и заскрежетал состав

с погашенными огнями, с побитыми окнами,

эти кавказские счеты, черт их поймет;


и когда, покидав чемоданы, я чудом впрыгнул

в дернувшийся вагон и взглянул назад,

все, что теменью было: пальмы, вокзал и море, –

все горело, брачным пульсировало огнем.


Что же все это: родина-мачеха – дом на сваях –

мамалыга с сыром – падающий зиккурат

с изваянием идола – дальше – гремящий хаос –

дальше! дальше! – пороховые зарницы в окне?..


Кто уехал, тот и останется – знает каждый,