Измайловский парк - страница 9

– А ты жалеешь своих больных? – спросил ее как-то Валерка.

Ему тогда было лет двенадцать.

Мать кивнула:

– Конечно. Только, понимаешь… Совсем не так, как ты это себе представляешь. Моя жалость – она отстраненная, далекая от больного. Ведь если подпустить ее к себе, начать плакать над каждым пострадавшим, пиши пропало! Лечить ты их уже не сможешь – все твои силы уйдут на эту жалость. Тут либо жалеть, либо помогать и спасать, третьего не дано. Но ты, Валерик, помни: если ты врач, то перед тобой больной человек, как бы он себя ни вел! Ему тяжело, плохо, он мучается, с трудом справляется с болью и тревогой… И ему приходится порой многое прощать. Через не хочу и через не могу. Потому что иначе нельзя.

Тогда он не очень понял мать, но запомнил ее слова. Позже дошло, как это трудно – прощать людей… Любых – и больных, и здоровых. И трудно всем без исключения.

Порой он задавал матери неожиданные вопросы:

– А зачем в морге сторож? Мертвецы ведь убежать не могут… И насколько я понял, человек не может жить без головы, так? Следовательно, если человек отвинтит себе голову – то он умрет, правильно я понимаю?

Галина Викторовна смеялась.

Валерка вырос в атмосфере медицинского дома. Здесь всегда говорили о почках, печени, тромбофлебитах, швах, скальпелях, анестезии… Отец Валерия Михаил Дмитриевич Туманов занимался пересадкой почек и защитился. Мать с уважением повторяла, что защитился блестяще.

– Когда кто-то пытается утверждать, например, что «язва неизлечима», я отвечаю так: «Батенька! Есть всего две неизлечимые на сто процентов болезни: бешенство и рак в четвертой стадии. Ну, может, еще рассеянный склероз…» И все! – говорил матери отец.

Валерка прислушивался.

Мать тоже нередко делилась «ожоговыми» впечатлениями.

– Девушку привезли… Так кричала, бедная! Схватилась за невыключенный кипятильник. Рука никуда…

А еще был сегодня мужчина. У него упал включенный паяльник, и этот бедолага тоже машинально взял свой инструмент. В больнице хвастал, что даже не орал. Не очень верится, думаю, немного приукрасил. Но должно быть, кричал все-таки меньше и короче, чем дама, – мы по-другому устроены. Но говорит, в воздухе почувствовал запах горелого мяса. Рука долго будет заживать…

Недавно отец рассказывал про экстремальную операцию для лечения позвоночника:

– Больному удаляют ребро. И из этого ребра вытачивают…

– Еву! – быстро вставил Валерий.

Родители дружно ласково засмеялись.

– …которую потом сажают тебе на шею.

Отец выразительно хмыкнул:

– Я имел в виду, что специальный разъем из кости вставляют в шею… Но мысль твоя развилась довольно удачно!

В глубине души Валерий гордился родителями, хотя эта глубина оказалась чересчур огромной. На поверхности души лежало совсем другое – постоянные разлады в семье, ссоры родителей, крики отца, тяжкое молчание матери… Валерий не очень вникал в суть их отношений. Не потому, что был равнодушным или открыто принимал сторону кого-то одного. Просто не хватало душевных сил на понимание, на проникновение в самые потаенные уголки… Это с одной стороны. С другой – и проникать туда не слишком хотелось. Валерий понимал, что вряд ли найдет там для себя что-то важное, скорее – обнаружатся довольно нехорошие подробности и постыдные детали. А вот этого он знать не желал. Пусть родители останутся для него до поры до времени светлыми и высокими, ничем не замутненными и не запачканными. Конечно, это все идеальные образы, в жизни так не бывает и быть не может. Но Валерий пытался сохранить семью именно в неком радужном ключе. Очевидно, сильно походил на мать, которую дядька считал идеалисткой.

Вот только вопрос о наследстве… В этом Валерий явно расходился с матерью, но выспрашивать ее не осмеливался. Осторожно попросил номер телефона дяди, и Галина Викторовна нехотя его дала.

Но пока там никто не отвечал. Очевидно, у дяди не было не только детей, но и жены.

Стоило, как всегда, посоветоваться с лучшим другом Арамом. И Валерий вызвонил его и вытянул вечером во двор.

Арам согласился неохотно, привычно не вырубив плеер. В наушниках пели Bad boys… Хорошо…

Соседка по площадке, крашеная вертихвостка Эльвира, все спрашивала кокетливо, чем ему нравится такая музыка. Утверждала, что обожает Бетховена. Почему люди так любят врать? Бетховен… Слышала где-то это имя… И игриво предлагала послушать какой-нибудь оркестр вместе в более подходящем месте и в более удачное время.