Измученный сном пациент доктора Прида - страница 6
Думаю, ему виднее.
Я прихожу в кокпит. Никто меня не останавливает. Я прихожу, потому что Саймон и Карен Брин отправились на много месяцев в свою капсульную дрему на нижнем уровне отсека «Амдо». А я, я живу призрачной жизнью здесь, наверху. У меня долг перед всеми на борту — мне так часто говорят — вырасти в полноценного Далай-ламу.
— А, вы хотите вести «Калачакру», ваше святейшество. Отлично! — говорит капитан Ксао.
Но он передает меня старшему помощнику Фотранг. Она тибетка. Фотранг в своем комбинезоне выглядит как мужчина, но запястья и кисти рук у нее женственные. Она плавает рядом, потому что искусственная гравитация отключена, и я вижу, что кожа у нее на лице нежная, будто только что от косметолога.
— Чем тебе помочь, Грета Брин?
У меня прямо дар речи отшибло, так я ей благодарна, что она не сказала «ваше святейшество».
Фотранг показывает мне консоль, где она следит за уровнем топлива в сбрасываемом баке. Бак находится позади жилого цилиндра. Топливо питает двигатель на антиматерии, который толкает нас вперед.
— Мы полагаемся на электронные системы, — говорит Нима Фотранг, — которые работают практически самостоятельно.
Но она и другие члены экипажа должны постоянно быть начеку. Хотя в систему заложены программы на случай, если что-то пойдет не так, они просигналят экипажу, даже если дежурных не будет в храме управления.
— Сколько нам еще добираться до Гуге?
— Через девятнадцать лет мы начнем торможение, — говорит Фотранг. — Еще через четыре года, если все пойдет по плану, мы проникнем в систему Глизе 581 и вскоре займем положение на стационарной орбите Гуге. Оттуда мы спустимся в ближайшие пригодные для обитания зоны, которые будем заселять и развивать.
— Четыре года только на торможение!
Никто мне раньше ничего такого не говорил. Четыре года — это половина лет, которые я прожила. А я думаю, ни один взрослый в своем преклонном возрасте не чувствует себя старше, чем я в свои восемь.
— Грета Брин, если мы будем тормозить быстрее, это подвергнет наш страт-корабль чудовищным нагрузкам. Он был построен оптимально легким, чтобы экономить топливо, но также достаточно массивным, чтобы выдержать ускорение в одну двадцатую «же» во время первоначальных четырех лет разгона и последних четырех лет торможения. Ты понимаешь?
— Ну да, но…
— Послушай. У «Калачакры» ушло четыре года, чтобы достичь скорости в одну пятую световой. За этот отрезок времени мы прошли меньше половины светового года и сожгли очень много топлива из сбрасываемых баков. Сброс пустых баков сделал корабль легче. Затем в течение семидесяти девяти лет мы «катились под горку» и покрыли более шестнадцати световых лет на пути к нашей цели. Топливо шло только на маневры для коррекции курса. Это очень экономное расходование запаса замороженной антиматерии, с которым мы начали полет.
— Хорошо, — говорю я, потому что старпом Фотранг смотрит так, будто я должна захлопать в ладоши от этого «экономного расходования».
— Так или иначе, в программу полета заложено четыре года торможения на одной двадцатой «же», чтобы поберечь остаток топлива и не дать нашему хрупкому кораблю развалиться на части при более высоких скоростях торможения.
— Но все равно это так долго!
Старпом подводит меня к огромной схеме нашего страт-корабля.
— Если у кого на борту и есть столько времени, сколько нужно на безопасное торможение, так это у тебя, Грета Брин.
— Двадцать три года! Мне исполнится тридцать один!
— Точно, ты превратишься в дряхлую развалину.
Прежде чем я успеваю продолжить свои протесты, она показывает мне всякие разности. Карту внутренних помещений нашей пассажирской жестянки, голограмму системы Глизе 581 и d-куб, демонстрирующий ее живых маму и папу в деревне Драк, что переводится как «Валун», в пятидесяти с чем-то скалистых милях к юго-востоку от Лхасы. Хотя — ну и я балда! — наверное, их уже нет в живых.
Чтобы не выпустить наружу эту мысль, я ляпаю первое попавшееся:
— Мой папа из города с таким же названием!
Нима Фотранг молча смотрит на меня. Глаза у нее яркие и маленькие.
— Боулдер, штат Колорадо. «Боулдер» значит «Валун».