Изнанка сбывшейся мечты - страница 12

   - Ты не понимаешь... - ударив себе по лбу, протянул Саша. - Она прям красная-красная. Ни тёмно-серая, и ни чёрная, какой я видел её раньше. Красная! Теперь я понимаю, о чём ты мне всё это время рассказывал.

   - Как-то странно это всё... Мистика! Хочешь сказать, ты различаешь цвета?

   - Не все, пока один - красный. Может, это лишь начало?

   - Это же супер-новость! Не сомневаюсь, будешь видеть, как все! Только я тогда вообще ничего не понимаю... Зачем ты убегал, если не испугался?

   Саша осмотрелся вокруг, прикинул, что здесь самостоятельно выбраться не получится, и лишь потом ответил:

   - Я не говорил, что не испугался.

   - И что тогда тебя погнало в лес?

   - Мне было страшно... за отца. Я подумал, что он тоже умрёт. Как мама, в тот день, когда я стал различать запахи, нанюхавшись жареных муравьёв. Возможно, это каким-то образом связано.

   - Что-то находишь - что-то теряешь... - задумчиво протянул Лекс. - В твоих словах есть логика. И это мне не нравится.

   - Значит, он может...

   - Не знаю я ответа. Подозреваю, но не хочу озвучивать. Нужно время, чтобы во всём разобраться, - бубнил нахмурившийся Лекс, разговаривая больше с самим собой, чем с другом. - Не переживай ты, Сашка! С твоим отцом всё будет в порядке, - жизнерадостно сказал он и улыбнулся, выныривая из водоворота известных ему одному мыслей.

   - Думаешь?

   - Уверен! Главное, теперь вернуться раньше, чем твой родитель устроит переполох. А то скоро здесь появятся доблестные гвардейцы МЧС на вертолётах, спасать тебя будут, - Лекс поднялся с камня и пошагал вдоль ручья в направлении истока. - Пойдём, я проверил, метров через двадцать склоны оврага гораздо ниже, там ты легко выберешься.

   Саша послушно кивнул и поплёлся следом, расталкивая серую гальку носками сапог.

   - Кстати, ты, когда в тайгу драпал, не думал, что можешь потеряться? Навсегда. Хотя, про что я... Ничего ты не думал, нечем было.

   - Не могу я в лесу заблудиться, - заворчал Саша и зашевелил крыльями носа, жадно хватая воздух. - На юго-востоке поселение, километрах в трёх, плюс-минус сотня метров. А наш лагерь на севере. Не промажем!

***

   На следующий день они с отцом без всяких приключений вернулись домой и больше о случившемся в походе не вспоминали. Враньё о боязни крови отца вполне устроило, а про остальное Саша умолчал. Решил, что расскажет позже, в более подходящий момент, когда сам будет к этому готов.

   Для него всё закончилось хорошо, лучше не бывает - глава семьи ограничился устным порицанием и лишь намёком на подзатыльник, хотя до смерти жены он всыпал бы ему за такие проделки на полную катушку, Саша бы неделю спокойно сидеть на стуле не смог.

   Жизнь постепенно вошла в размеренное русло, и у Саши появилось время для экспериментов, добавляющих в его мировоззрение ярких красок - ведь только при виде крови мир вокруг него оживал и расцветал. Его новым увлечением, о котором не знал никто, кроме Лекса, стало умерщвление: лягушек, змей, ящериц или рыб, всего, что он мог легко поймать в лесу или в ближайшем пруду.

   Саша заметил движение в траве, молниеносно перепрыгнул поближе и схватил за лапу жертву - огромную коричневую жабу, сплошь покрытую бородавками. Саша поморщился, но не выпустил её из рук, даже несмотря на укоризненный взгляд ярко-оранжевых глаз.

   Он уложил жабу кверху брюхом, свободной рукой вытащил из кармана заранее припасённый нож и полоснул по горлу. Глаза его заблестели от радости, но не из-за осознания факта того, что он её убил. Саша не чувствовал удовольствия от самого процесса и никогда не был жесток с жертвами, скорее, им двигало другое - он мечтал о том, чтобы его зрение восстановилось. Хотел стать таким же, как все... обычным.

   Раньше он просто отрезал головы, выпускал кровь и хоронил трупы в земле, но эффект воздействия с каждым разом становился всё короче. А сегодня его осенило:

   - Лекс, а что если её разрезать? Давай посмотрим, что у неё внутри. Интересно же!

   Но невидимый друг ничего не ответил, Лекс никогда не участвовал в убийствах, стараясь держаться от кровавого зрелища подальше. И давно уже перестал отговаривать, понимал, что все его разговоры о нравственности и любви ко всему живому никогда не будут услышаны и осмыслены.