Изобретая все на свете - страница 15

— Привет!

Отслоившаяся краска волнами покрывает стены. Шкафчики двух других горничных, Санни и Аники, расположены по сторонам от места Луизы. Это очень неудобно. Им по восемнадцать, и они подружки. Обе гуляли с моряками, которые теперь за морем. На взгляд Луизы, они слишком юны и надоедливы. Когда они рядом, на них находит неудержимое веселье, поэтому они рады, что Луиза их разделяет. Им есть перед кем выступать и над кем похихикать.

— Анни, я вчера вечером залезала на крышу, — говорит Санни, пока Луиза отпирает свой шкафчик. — И думала: «О Боже, пошли мне знак, ждать мне Люка или пойти гулять с Марио?» Ты знаешь Марио — он шеф по соусам?

— Ах, Марио… — фыркает Аника.

— Чем тебе не нравится Марио?

— От него несет брюссельской капустой.

— Я люблю брюссельскую капусту.

— Ну и что на крыше?

— Да, на крыше! Знаешь, что сделал Господь?

— Нет.

Санни стоит в одних трусиках. На ее бледном пухлом животике отпечаталась лента чулочного пояса.

— Ничего. Господь ровно ничего не сделал. А ты как думаешь? Марио, или уж дождаться Люка?

Аника смеется, а Санни стоит, подбоченившись, глядя на подружку прямо сквозь Луизу. Она повторяет:

— Так что? Марио или Люк?

Аника только головой качает.

— А ты что думаешь, Лу? — Санни кривит губы и вскидывает голову.

— Марио женат, — говорит Луиза, не глядя ни вправо, ни влево.

Санни замирает, уставившись на свой шкафчик. На лице у нее тревога.

Луиза наконец справляется с замком и, открыв дверцу, отгораживается от окаменевшей Санни.

— Вот сукин сын, — выговаривает Санни. — Чертов сукин сын!

Она так хлопает дверцей своего шкафчика, что та гневно звенит, как медный цимбал. Аника опять хохочет.

Луиза почти не замечает толкотни и шума раздевалки. Она старается вспомнить, где встречалась с Артуром Воганом, откуда он ее знает. Вечером спросит Уолтера. Уолтер все запоминает. Луиза раздевается до комбинации, надевает простое черное платье, повязывает белый фартучек с оборками и белый чепец на голову — униформу горничной. Это плащ-невидимка. Ей нравится быть в этой одежде, наедине со своими мыслями и тележкой щеток и моющих средств.

Она повесила в шкафчике осколок зеркала. Глядя в него, пытается прихорошиться, но волосы зимой сохнут, и на голове словно взъерошенный дикий кот устроился. Она поправляет шевелюру, медленно срывает кусочек шелушащейся кожи с губы, стирает засохшую слезинку из уголка глаза и, покончив с наведением красоты, поднимается на служебном лифте на тридцать четвертый этаж.

Отель — ласковое чудовище, спящий гигант, терпеливо сносит непрестанную суету множества гостей. Глаза лезут на лоб от дизайна в стиле арт-деко. Ковры в коридорах рассекают длинные яркие полумесяцы. Настенные лампы похожи на угловатые ирисы. Узоры повторяются, яркие краски словно рвутся с ящиков для сигар и торговых прилавков в вестибюле. Повсюду мир завтрашнего дня. Эффективность! Скорость! Хром и стекло! И Луиза представляет себя маленькой, но необходимой деталью блистающего отеля.

— Обслуживание номеров, — произносит она, тихонько стукнув в дверь.

Подождав, на всякий случай стучит еще раз.

Никто ей не отвечает, и она поворачивает ключ.

— Обслуживание номеров?

Номер пуст, и она вкатывает тележку внутрь, закрывая за собой дверь и вздергивая подбородок. Луизу каждый раз охватывает тихий восторг, когда она закрывает дверь наперекор официальному правилу: «Горничные отеля „Нью-Йоркер“ никогда не закрывают дверь в номера». Но Луиза закрывает. Всегда. Ей хочется быть самым большим секретом Нью-Йорка, и она становится им, скрывшись за одной из двух тысяч пятисот трех дверей.

Тут же прорывается наружу ее альтер эго — наполовину горничная, наполовину сыщик. Она роется в вещах постояльцев, просматривает оставленные бумаги, газеты иностранных городов или дорожные брошюры. Она просматривает счета. Она изучает поднос с посудой, чтобы выяснить, что они едят. Она осторожно открывает ящики шкафов и чемоданы. Осматривает разбросанное на полу грязное белье.

Она никогда ничего не берет. Просто ей любопытно. Она собирает людей по кусочкам, оставленным ими в номерах. И с этими воображаемыми людьми иметь дело намного проще, чем с настоящими постояльцами, капризными и придирчивыми. Она работает в отеле с тех пор, как окончила школу, и за это время отель стал для нее почти домом — домом, который она населила тысячами замечательных гостей, созданных из капронового лифчика, оставшегося в неубранной постели, и пары кожаных туфель со сбитыми каблуками.