Изобрети нежность - страница 57
Опять долго всматривался издалека в участок леса близ тополя. Мысленно пересекал огороды то по кратчайшей прямой от дерева к лесу, то немного наискосок, туда, где кучерявились молодые кустики вереска.
Потом, чтобы еще раз увидеть наезженную горку с черной полыньей внизу, углубился вдоль Жужлицы в сосняк и застыл на месте, различив живой человеческий силуэт впереди. Тень человеческой фигуры двигалась под укрытием сосен параллельно берегу – медленно, едва заметно, и потому немудрено было проглядеть ее.
Кто это был? Мелькнули в памяти все, кого он знал… Сегодня здесь мог оказаться почти каждый. Плюс еще переодетый в штатское милиционер. Но зачем бы ему слоняться по лесу, в темноте?.. Хотя на кладбище он тоже заметно таился от людей… Нет, здесь милиционеру делать было нечего.
Присутствие неизвестного близ Жужлицы означало, таким образом, пока одно: что не курильщик появлялся вечерами в сосняке. А значит, и стрелял в Павлика наверняка не он. Стрелял кто-то другой, пока неведомый, – икс…
Это несложное заключение воодушевило Павлика. Ведь если бы во всех неожиданностях, во всех бедах оказался виноват один курильщик, борьба с ним после ночного выстрела была бы уже законченной. А теперь она продолжалась: его, Павлика, борьба… И он уже имел твердые планы.
Костя-неандерталец
В задумчивости Павлик не вдруг рассмотрел человека на верхней ступеньке и, уже поднимаясь на крыльцо, чуть не шарахнулся назад от дома.
Человек сидел, привалившись вплотную к срубу, и почти сливался с ним в темноте.
– Это я… – безрадостно предупредил Костя.
Павлик облегченно передохнул и сел рядом.
– Чего ты здесь?..
– Я, Павка, стал питекантропом. Нет… Даже неандертальцем.
Павлик смутно представлял, кто из них симпатичнее: питекантроп или неандерталец, кто больше нежности изобрел… И потому промолчал.
– Я, Павлик, девушку ударил…
Поступок был совершенно неожиданный со стороны Кости. Так что Павлик опять не сразу нашел, что сказать ему.
– За что?..
Костя ответил после паузы:
– Не знаю… Да это, Павка, и не имеет значения. Ведь – девчонка!
Павлику стало жалко его. И немножко почему-то обидно. Если бы Татьяна Владимировна знала, сколько несчастий обрушится на ее сына, никогда бы ей не сыграть в «Бесприданнице»…
– Что же ты сидишь здесь?..
– А я здесь ночевать буду.
Павлик вздохнул, и это получилось у него, совсем как иногда у матери: глубоко, безнадежно.
– Она дома?
– Дома… Плачет, наверно…
Павлик поднялся.
– Ну, ты погоди… Я сейчас, ладно?
Костя не ответил, даже не поднял головы.
– Подожди… – повторил Павлик. – Я потом скажу…
Вика, поджав ноги, сидела на кушетке, всхлипывала. По одну руку от нее лежал белый костюмчик, по другую пальто, чулки, словно бы приготовленные, чтобы одеться и уйти.
С приходом Павлика губы ее задрожали сильней, а темные глаза красиво, как в кино, заволокли слезы. Павлик приблизился.
– Чего ты обиделась?
Вика глянула жалобно-жалобно.
– Он отлупил меня!.. Вот сюда! – Показала на щеку. – Ударил! Меня мама никогда не била… – Она тихонько и безнадежно заплакала.
– Ну вот… – сказал Павлик. – Чего это вы…
– Я уйду!.. Пусть меня грызут дома, зато не бьют!
Павлик взял ее пальто и отнес на вешалку. Она не противилась.
– Он это нечаянно… – вступился за Костю.
– Да, нечаянно! – возразила сквозь слезы Вика. – Он сказал, что я дура и бездельница! Негодная ни на что, сказал!..
Павлик подумал, что в этом есть смысл. Но опять вступился:
– Вовсе он так не считает… Наоборот. Он хвалит тебя…
– Хва-а-лит! – всхлипнув, передразнила Вика. – А сам даже ни разу не поцеловал меня!
Павлик с минуту ошарашенно глядел на нее. Потом машинально взял за уголки ее белый жакетик.
– Вот сюда! – опять всхлипнула Вика, показывая на спинку стула.
Павлик повесил жакетик, потом юбку.
– Ну, ты… не надо, не плачь, – глядя в сторону, сказал Павлик. – Я сейчас… – Вика согласно кивнула, утирая ладошками глаза.
Костя оставался на том же месте и поднял голову, когда вышел Павлик.
– Идем, чего ты… Как маленький…
Костя помолчал в ответ.
– Действительно, наверно, от красивых надо подальше…
Павлик хотел возразить, что не все красивые глупые, бывают исключения, как в грамматике… Но засомневался.