Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки) - страница 24

Под триумфальные залпы в европейские порты входили флотилии с многочисленными экипажами, годами плававшими с определенной целью, по намеченному примерно маршруту. С потрепанных бурями кораблей, из-под выгоревших до белизны парусов вместе с изможденными матросами на родные берега сходили и припадали обветренными губами к родной земле и те, кто изо дня в день неутомимо записывал в дневники каждую минуту похода, каждую встречу с новыми народами и землями.

Повсюду и во всем чувствовалось, что пришло время исторических перемен. Человечество вступало в новую эпоху. Для народов стран Южных морей увертюрой к ней стал зловещий стук молотов, выковывавших в кузнях пробуждавшейся к капитализму Европы колониальные цепи. Вскоре их туго набьют в объемистые бока галеонов, под прикрытием орудийного огня выгрузят на далеких берегах и на века тяжкой ношей, с благословения церкви накинут на миллионы людей. Для Запада новая эпоха несла небывалый подъем производительных сил, освобождение от духовной паутины мрачного средневековья, для Востока — отупляющий рабский труд, культурную и нравственную деградацию.

Корнелис де Хутман, голландец по происхождению, авантюрист по натуре, много лет жил в Лиссабоне. Брался за торговлю, нанимался на суда, подвизался на ниве ростовщичества, но все время ждал того самого часа, который, верил он, перевернет его жизнь, принесет ему славу и богатство. Когда услышал, что лишенные доступа к восточным пряностям на лиссабонском рынке голландские купцы хотят отправить к далеким островам собственную экспедицию, подумал, что это и есть его звездный час.

В портовых кабачках в пьяных разговорах он нахватался отрывочных сведений о странах Южных морей. Красноречия ему было не занимать, поэтому убедить амстердамских толстосумов дать ему корабли не составляло для него особых трудностей. Лукавство проходимца дорого им обошлось. Плавание растянулось на 14 месяцев, из 250 членов экипажа состоявшей из четырех кораблей флотилии половина погибла в штормах и от голода. Но до индонезийского берега экспедиция все же дошла. В 1596 году Корнелис де Хутман обогнул с востока Суматру, спустился к Яве и бросил якорь в бухте Бантенг.

Этот небольшой залив находится всего в 100 километрах к северо-западу от Джакарты. Ехал я туда утром, по еще не загруженной дороге. Миновала застроенная мастерскими, мелкими предприятиями, складами джакартская окраина Грогол, укрывшийся за длинными серыми заборами город Танггеранг, потом потянулись рисовые поля. От Серанга, небольшого, но многолюдного городка, свернул направо под прямым углом и тут же почувствовал, что попал на дорогу, которая на картах обозначается тоненькой красной ниточкой. До берега было не более 20 километров, но тащиться по колдобинам и рытвинам пришлось почти столько же, сколько от Джакарты до Серанга.

Не доезжая до моря, слева от дороги, перед внушающим опасения шатким, с зияющими прорехами деревянным мостом через желтую речку, увидел развалины. Среди серых камней с желтыми пятнами высохшего лишайника мирно паслись козы. За еле видимым земляным валом словно из-под земли передо мной вырос старик, представился гидом-смотрителем и вежливо попросил плату за осмотр. Сообщил, что развалины — остатки султанского дворца, построенного в начале XVI века. К этому ничего больше добавить не мог, но не уходил, почтительно семенил сзади и кротко улыбался.

На другом берегу, среди огромных валунов, группа женщин стирала белье. Делали они это весьма любопытным способом. Скручивали посыпанную стиральным порошком мокрую одежду в тугие жгуты и колотили ими по камням, то есть в традиционный метод стирки включили новый, современный элемент — синтетическое моющее средство. Все они были по пояс обнажены. Разместившиеся также на камнях чуть выше по течению купальщицы также были прикрыты только длинными юбками-каинами. Под их присмотром в быстрой воде барахтались совсем голенькие дети. Еще выше, метрах в трех-четырех от них, усердно намыливали головы мужчины.

Наблюдая за этой общей баней и прачечной, я еще раз убедился в отсутствии у индонезийцев стыдливости в отношении наготы в нашем понимании. В городе мне приходилось много раз видеть женщин, открыто кормящих грудью детей при полном скоплении народа, моющихся с обнаженным торсом в каналах. В сельской же местности, в глубинке, и вообще не признают одежд выше пояса, кроме головного убора. При встречах с чужестранцами женщины в таких «нарядах» не сразу прикрывают грудь. Проходит минута-другая, прежде чем они осознают, что перед ними чужак, и спокойно, без суеты застигнутого врасплох человека натягивают каин до подмышек или отворачиваются.