Изваяние - страница 4

Дождь лил. Гром гремел. Деревья с шумом качались. А мы стояли под дождем трое; я, девушка и искусственный мыслитель с печальной улыбкой на бесстрастном лице.

— Разве здесь нет поблизости какой-нибудь крыши? — спросил я.

— Действие началось! — крикнул Стронг сквозь свист ветра. — Если хотите избавить нас от этой бури, переверните страницу.

Девушка рассмеялась.

Дождь уже не лил. Показалось солнце.

— Вам надо обсушиться, — сказал я девушке, показывая на мокрое платье, прилипшее к ее телу.

— Пустяки. Сейчас обсохнет. Скажите, когда вы в последний раз читали книгу?

— Полвека тому назад. Я даже помню название. Это был «Давид Копперфильд».

— Тогда книги состояли из слов, — сказала девушка.

— А из чего они состоят сейчас?

— Из времени. И ни из чего больше.

И опять небо заволоклось тучами. Прогремел гром. Искусственный Спиноза снова раскрыл свой зонтик.

— Скорее переверните страницу, — сказал он.

И страница (будем условно называть это страницей) перевернулась. А может, и началась новая глава.

Перед нами был утренний свежий и довольно приветливый мир.

Мой взгляд уперся в гору. Откуда появилась эта гора? Еще пять минут назад ее здесь не было. Но действие спешило. Кто-то невидимый и неслышимый расставлял декорации. Но кто, когда и как превратил эти декорации в природу? Кто оживил краски и дал всему запах?

Гора была синяя и прохладная, как облако. Между темных лиственниц и светлых берез, гремя, звеня, рокоча, уже спешила куда-то речка. Возле желто-зеленого мокрого камня стоял марал и, наклонив похожую на куст голову, пил. Может, и он тоже был в тайном сговоре с невидимым режиссером, постановщиком этой сказочной феерии-панорамы, как и эти лиственницы, и ирисы, и цветы маральника на скале, источавшие совершенно одуряющий запах?

Воздух был густ и сладок, как маралье молоко.

— Это было, есть или будет? — спросил я электрического Канта.

Красавец Стронг улыбнулся.

— Это было, — сказал он.

— Но если это было или будет, — возразил я, — почему же это длится?

— Здесь другой ритм у бытия, впрочем, и у сознания тоже, — сказал Стронг и показал пальцем на тропу.

Там уже стоял человек в дорожном плаще и приветливо мне улыбался.

Чем пристальнее я смотрел на него, тем больше мне казалось, что я где-то уже с ним встречался.

— Кто вы? — спросил я его.

— Пока еще никто, — ответил он.

— Как это понять?

— Не забегайте вперед. Дайте встать всему на свое место. Вы спешите?

— Ну, скажем, спешу.

— Спешить вам я все-таки не советую. Впереди ничего хорошего вас не ждет. Если хотите знать, вы попались в ловушку. Скажите, вы читали Новалиса?

— Нет, не читал.

— Я тоже не читал.

— Так зачем же вы спрашиваете?

— Чтобы знать, с кем имею дело.

Он стал пристально смотреть на меня. Затем он оглянулся и подмигнул. Еще раз оглянулся и еще раз подмигнул.

— Скажите, — вдруг выпалил я, — вы не в родстве с тем дорожным знаком, который предупредил меня о грозящей мне беде?

— Да, — ответил он тихо, — я тоже знак. Но я стал уже почти человеком. А вы из человека скоро превратитесь в символ. — Он рассмеялся. — Не огорчайтесь. Возможно, я только шучу. Но вам не следовало заказывать эту книгу, если вы хотите остаться самим собой.

— Кто вы?

— Вы уже задавали мне этот бестактный вопрос.

— Но вы не ответили мне. Почему-то не ответили. Кто вы?

— Я знак.

— Что это такое?

— Не задавайте наивных вопросов. Вы не ребенок.

— Видите ли… Я долго отсутствовал. Был на звездах. Во время моего отсутствия на Земле что-то произошло. От меня почему-то это скрывают. До меня мельком как-то донеслось, что в человеческое сознание вторглась чужая мысль… Это правда?

— Пока умолчим. Меня никто не уполномочил выдавать тайны, для которых вы еще не созрели.

— А когда же я созрею?

Он рассмеялся. И его манера смеяться показалась мне знакомой. Кого же он напоминал?

Я стал мысленно перебирать в уме и памяти всех своих знакомых. Это была своего рода игра. Я забавлял себя этой игрой еще там, в вакуумах Вселенной, наедине с самим с собой и ужасным молчанием не пожелавшего облечь себя в предметы бесформенного и безвременного мира. Я взывал к своему прошлому, принимая его за точку опоры. Я искал самого себя, словно сомневался в собственном существовании.