Извивы памяти - страница 5
— С вашим дедушкой все более-менее ясно, — сказал он. — А что с вами?
Это его равнодушие мне не понравилось: какой же он ученый врач, диссертацию написал, а историей вопроса не интересуется!..
Я попробовал вернуть его к истории вопроса: дедушка был человеком очень крепким, настаивал я, ни одного седого волоса и гнул подковы…
— А вы? — спросил доктор.
— Что я?
— Что с вами случилось и чем я могу вам помочь?
— Не знаю, — сказал я, — у меня наследственный тромбофлебит, я лежу уже три дня, стараюсь не шевелиться, нога…
— Хорошо, — сказал доктор, — встаньте, я вас посмотрю.
— Доктор, — сказал я, — мне нельзя вставать, тромб может оторваться, и тогда…
— Ну а как же я вас посмотрю?
Я откинул одеяло.
— Нет, — сказал доктор, — так мне ничего не видно, вам следует встать.
— А вы возьмете ответственность за то, что может произойти?
— Возьму, — сказал доктор с полнейшим, как мне показалось, безразличием, — вы же меня пригласили.
Я встал. Он посмотрел на меня, на мои ноги. Посмотрел равнодушно и незаинтересованно. Даже не встал со стула, так и сидел в пяти метрах от меня.
Впрочем, следует быть справедливым, тут я могу ошибаться, потому что, когда спустя годы напомнил Юлику эту историю, он сказал, что этого не могло быть, разумеется, он мои ноги щупал. Но я свидетельствую только о том, что помню. Щупал, не щупал, но увиделась мне полнейшая его незаинтересованность. Мог ли я тогда, в моем помрачении, понимать, чем она объяснялась?
Какое-то время он глядел на мои голые ноги, потом отвернулся, достал ручку и стал что-то писать.
Еще минуту я выждал.
— Можно лечь? — спросил я.
— Как хотите, — безразлично сказал доктор.
Я лег, накрылся одеялом и уже с ненавистью думал об ученом специалисте по тромбофлебиту, оказавшемся обыкновенным халтурщиком. Да любой врач из районной поликлиники сделал хотя бы вид, что его это занимает, важно щупал бы меня и сокрушался, а этот… Ему еще придется платить за частный визит, вспомнил я.
Я поднял голову и увидел, что доктор уже не пишет, а смотрит на меня безо всякого выражения.
— В квартире больше никого нет? — неожиданно спросил он.
— Никого, — изумленно ответил я.
— А в холодильнике у вас есть хоть что-нибудь?
— В каком смысле? — спросил я.
— В прямом, — сказал доктор, — или вы не закусываете?
Он открыл свой портфель и вытащил большую бутылку коньяка. Был в то время такой югославский коньяк. Мы все его тогда пили.
— Доктор, — сказал я в полной растерянности, — у меня же наследственный тромбофлебит, мой дедушка…
— Феликс, не валяйте дурака, — сказал доктор Крелин. В холодильнике я что-то обнаружил, мы выпили с ним его бутылку, и с тех пор о тромбофлебите я никогда не вспоминал.
Нет, был один случай… двадцать лет спустя, в тюрьме. Я к тому времени устал от пребывания в общих камерах, стало мне совсем невмоготу шестьдесят-семьдесят человек в камере! — и решил косить. Посоветовал кто-то из бывалых зэков: вспомни, есть, мол, у тебя хоть что-то хроническое? Есть, подумал я, вспомнив о наследственном тромбофлебите, — конечно, есть! В больничке, куда меня привели, повторилась история с Крелиным, только без бутылки коньяка. Едва я успел спустить штаны, врач глянул на мои ноги — и вызвал конвоира. Меня повели обратно в камеру, слава Богу, не в карцер. В тюрьме с этим строго…
Такова была наша первая встреча с доктором, я его тогда знать не знал, потому и не смог сразу врубиться и понять не совсем, скажем, ординарную логику его поведения. Потом полетели годы — больше тридцати пяти лет близкой дружбы, и теперь, думается мне, я его хорошо знаю; но всегда ли понимаю эту его логику?..
Вот одна из последних историй. Ехал наш доктор на своих стареньких «Жигулях» из больницы домой, вспомнил, что в холодильнике у него пусто, припарковал машину возле магазина и отправился за покупками. Все, что хотел, купил, забрался в машину и стал свои товары рассматривать — не забыл ли чего?
И тут — удар! Теракт, землетрясение? Полетели стекла, доктор приложился лбом о ветровое стекло… "Пожалуй, сотрясение…" — мелькнуло у него. А понять все равно ничего не может — машина у тротуара.