Изюм из булки. Том 2 - страница 2

Мы смотрели это в новостях, сидя в «Останкине».

– О! – сказала Лена Карцева, режиссер «Итого». – Смотрите. Прямо как наш Ельцов.

Тут будущий президент Путин свернул с дороги, подошел к тележке с комбикормом и начал с задумчивым видом мацать эту дрянь руками. Мы рухнули на пол со стульев. Когда будущий президент России заговорил о поддержке отечественного производителя, мы, икая от смеха, уже рылись в кассетах.

Параллельная склейка дала обратный эффект: стало не до смеха.

Смешно, когда пародия похожа на оригинал. Но каким надо быть оригиналом, чтобы соответствовать пародии, сделанной заранее?

Мои гастроли в Израиле были запланированы задолго до появления в Кремле г-на Путина.

Но когда в день выборов, ранним воскресным утром 26 марта 2000 года, я возник на паспортном контроле в «Шереметьево» с израильской визой в паспорте, пограничник среагировал понимающей улыбкой:

– Уезжаете?

Летом 2000-го главный раввин России Адольф Шаевич прогневал администрацию нового президента поддержкой Гусинского. Ему позвонили из Кремля и предложили подать заявление об уходе.

Адольф Соломонович, говорят, спросил только: «Кому?».

Дело было в начале путинских лет.

В Клубе документального кино показывали «Триумф воли» – отличный фильм о шестом съезде НСДАП, состоявшемся в 1934 году в Нюрнберге.

Каждый кадр талантливо доказывал: с приходом Гитлера у Германии наконец появились светлые перспективы – крепнет союз армии и народа, растет урожайность, улучшается жизнь людей… Военный оркестр исполнил до боли знакомую тему «Все выше, и выше, и выше…» – это был марш летчиков Геринга!

– Мы требуем от вас одного – правды, – обращаясь к журналистам, говорил Геббельс. – Правды о новой Германии!

Геббельс требовал правды, фюрер боролся за мир… По залу пробегали волны нервного смеха, относившегося уж точно не к Германии.

Потом зажегся свет. В зале стали различимы зрители – эссеист Рубинштейн, поэт Гандлевский, экономист Ясин…

– М-да… – сказал кто-то. – Сидят несколько десятков немолодых евреев и слушают Гитлера.

– А представляете, если бы случилось наоборот? – сказал другой.

Березовский, говорят, был неприятно удивлен арестом Гусинского и даже заметил президенту России, слепленному его собственными руками: мол, это уже лишнее…

– Вы же сами просили на него наехать! – удивился президент.

– Да, но я не просил сажать, – возразил олигарх.

– У нас такая технология, – пожал плечами президент.

В день захвата НТВ около сорока журналистов написали заявления об уходе, но формулировка показалась отделу кадров чересчур эмоциональной…

Под этим предлогом увольняющихся начали поодиночке зазывать на энтэвэшный этаж. Пришедших отводили к начальству – и начинались душеспасительные беседы с материальной подкладкой.

В ряде случаев – помогло.

Но тихий, незамеченный на митингах Александр Шашков бумагу в отделе кадров переписал безупречно, и как просили – строго по форме: «Генеральному директору НТВ Йордану Б. А. от корреспондента службы информации Шашкова А. З.».

Чуть ниже – «Заявление».

И еще ниже – одно слово: «Увольте».

А один молодой корреспондент НТВ, рванувший прочь от Гусинского при первых же звуках травли, оправдываясь перед будущими хозяевами за свою либеральную молодость, сформулировал так:

– Я – латентный государственник!

С молоком матери, стало быть.

Как только мама открыла финансирование…

После захвата НТВ мы, выгнанные оттуда, еще некоторое время работали по соседству с коллаборантами – и иногда, ко взаимной тоске, попадали с ними в одни лифты.

Деваться от общения было некуда.

И вот в набитый лифт, где уже стоял я, вошла Миткова. А мы не виделись несколько месяцев после тех немыслимых апрельских дней и ночей – и столько за это время случилось всего, столько тем для разговора…

Ну, и поговорили.

– Вот, Витя, – сказала Миткова, – какая беда. Харрисон умер.

Я кивнул, вздохнул. Лифт едет.

– И Стечкин, – сказала Таня.

Лифт доехал, и я вышел, прекратив наши совместные мучения.

Если не бог, то Фрейд шельму метит.