К барьеру!_N 12 2009г. - страница 24

Рыночная логика исходит из комфорта потребителя, из удовлетворения его нужд по мере их поступления. Индустриальная же логика требует служения не потребителю, а производителю, удовлетворения в первую очередь не потребительских, а производственных нужд.

Вот небольшая зарисовка двух логик. Что важнее — тепло в батареях добросовестных плательщиков или труба теплоцентрали? Можно ли отключить от тепла потребителей ради необходимости срочной починки трубы?

Любой рыночник скажет, что это безобразие (на этом и вся «перестройка» была выстроена), что добросовестные плательщики должны получать оплаченные услуги бесперебойно и что судьба трубы — это «ваши проблемы».

Но ведь очевидно, что гибель трубы сделает все батареи бессмысленными, всю платежеспособность — вздором, нонсенсом. Труба — в широком смысле слова — эгоистична и капризна, она не хочет чиниться во время, удобное потребителю, она хочет чиниться тогда, когда сама того пожелает. И чем сложнее труба, тем выше степень этого её индустриального эгоизма.

Хрупкость мира индустрии — это расплата за его совершенство, за его способность сделать дорогую вещь дешевой, редкую — массовой, а сложное — простым.

Промышленная политика — это и есть, собственно, методология работы диспетчерского пункта, который в национальных масштабах обеспечивает координацию единой индустриальной сети. Промышленная политика — это (верно или неверно — другой вопрос) избранная правительством логика функционирования единого индустриального комплекса. Она (логика) замещает критерии частной рентабельности, частной прибыльности, хозрасчета на отдельно взятом участке критерием общей, системной, сетевой целесообразности. В рамках такой общей целесообразности вполне допустимы и частные случаи «плановой убыточности» (в конце концов, что такое бесплатное всеобщее образование, как не убыточная частность общей пользы?!), и частные случаи дотационности.

Индустрия — это новый мир, технологические цепи которого бесконечно уязвимы перед случайностями и потому нуждаются в постоянном преодолении случайности, неопределенности, волатильностей, в чем, конечно, не нуждался мир натуральных хозяйств, мануфактурных торговцев или мир банковских спекулянтов.

Вазген АВАГЯН,

Руководитель инновационной лаборатории

«Энерго-Прогресс», Уфа

Какая паника поднялась в студии телевизионной программы «Имя Россия», когда подошла очередь обсуждать личность Ивана Грозного (в ноябре-декабре 2008 г.). Растерянные либералы в телестудии недоумевали, как мог «опричник», «тиран» и «палач» (по терминологии либералов) попасть в число двенадцати самых значимых для России имён. Почему такой выбор населения России так удивил и расстроил либералов?

Здесь, видимо, надо учитывать то, что у либералов своя особая, «боярская» психология, которая отличается от психологии обычного населения. В чём отличие этой психологии? А никогда не задумывались, почему либералы так враждебно относятся к Ивану Грозному, но благожелательно и даже с восхищением к Столыпину? Хотя, даже сами же либералы в программе «Имя Россия» говорили, что казней за все годы опричнины Ивана Грозного было меньше, чем за время реформ Столыпина. Но дело в том, что Иван Грозный бил бояр, а Столыпин вешал и расстреливал крестьян. Либералам не так жалко крестьян, им больше жаль бояр. Ведь либеральная идеология защищает интересы крупного капитала (класса господ), а потому бояре ближе, роднее им по духу, по своей господской психологии. Мир либералов (бояр) и мир обычного населения — это два разных мира, и у каждого мира — своя психология свободы.

И когда либерал говорит, что только либеральная идеология заботится о свободе всех людей на планете, то он или заблуждается, или лжёт. Не придумана пока ещё идеология, которая отражала бы интересы всех классов, слоёв и групп населения, и это невозможно в принципе. Это в философии свобода может быть какой угодно всеобщей и абсолютной. А в реальной жизни любого нормального общества свобода, как минимум, понятие относительное. Свобода одних субъектов ограничена свободой других таких же субъектов.