К неведомым берегам - страница 33
На островах, заражаясь, видимо, от хозяев, партии промышленных силой сгоняли друг друга с насиженных мест, брали своих русских в плен и чуть не в аманаты, морили голодом, натравливали туземцев и вели между собой нескончаемую войну… «Не лучше ли, в самом деле, — думал Шелихов, — просить царицу не о том, чтобы сколотить всех воедино, а чтобы прислала генерала и солдат с саблями, как погрозила сама? Пускай расправляется с ними, как знает, если в ладу жить не умеют. Да чем-то еще окончится эта проклятая история с книгой… Дернула же нелегкая в сочинители лезть!»
А в это время с островов, от верного Александра Андреевича Баранова, уже плыло полное тревоги письмо: «Извещан я, что в изданной от вас в печать книжке (каковая и здесь было открылась, но я воспретил) обнаружены все секретные дела. Хранить ли здесь сию тайну государственную за секрет, по силе строгих предписаний прежних и нынешних правителей, или оставить в пренебрежении?»
Упрямо растравляя незажившие раны и не поправив настроения, Григорий Иванович незаметно добрался до Бутыгина и с любопытством озирался по сторонам. Он одобрительно оценивал ладные и крепкие постройки, расположение завода. Вблизи самого завода, на мысу двух веселых сливающихся речушек, на нарядном пригорке, среди деревьев виднелась обширная казарма для рабочих, а дальше синел густой нетронутый на необозримом пространстве сосновый лес…
С бородатым, но молодым кряжистым хозяином, радушно приветствовавшим гостя, трижды облобызались.
— Что заставило, Григорий Иванович, пуститься в наши Палестины? осведомился Бутыгин.
— Помощь нужна, милок, — ответил Шелихов и тут же изложил свое дело.
Бутыгин задумался.
— От тебя, Григорий Иванович, принять заказ не могу, — невесело проговорил заводчик. — Железо, вишь, дрянь, а чугун и того хуже.
— Так, значит, товар лицом? — усмехнулся Шелихов. — Топиться, что ли, вздумал?
— Почти что так… Поддался на обман… Чуть спасся… Ну, а теперича мне все одно…
Шелихов вопросительно вскинул глаза на Бутыгина.
— Продал завод казне, — пояснил тот. — Да еще с барышом, — прибавил он тише. — Им, вишь, своих каторжников нечем занять, а тут как-никак дело: пущай балуются… Ну вот, нагнали мужиков — работают, — он кивнул головой в сторону оцепленной вооруженными солдатами группы каторжных, прикованных к тачкам. — А мы помогаем понемногу… Так и живем.
От неудачи задуманного дела Шелихов окончательно потерял настроение и ранним утром, мрачный как туча, уже ехал обратно… На третьи сутки, насквозь пропотевший, в пыли, он подъезжал к Байкалу и с удовольствием представлял себе, как окунется в его ледяную освежающую воду и поплывет молодецкими саженками, смывая с себя какую-то липкую противную слабость, от которой бросало то в дрожь, то в жар.
«Заснуть бы… крепко-крепко заснуть», — мечтал он уже глубокой ночью, ежась в постели и не засыпая.
— Знобит чтой-то, — заявил он утром своему возчику, усаживаясь в тележку и зябко кутаясь в пылевой плащ. Возчик пожал плечами, взглянул на небо и затем, указывая на сложенный в ногах свой полушубок, предложил:
— Накинь на себя, Григорь Иваныч, согреешься. Жарынь, поди, к полдню разойдется несусветная.
Поехали. Искоса поглядывая на хозяина, возчик наблюдал, как тот вдруг то нетерпеливо сдергивал плащ с плеч и раздевался чуть не догола, разрывая на себе душивший его ворот рубашки, то в каком-то изнеможении скрючивался в калач, стараясь прилечь на дно тележки, лязгая зубами. «Ишь, как его треплет, беднягу», — соболезновал возчик, погоняя лошадей и опасливо оглядываясь. Больной тем временем неловко и бессильно привалился к краям кузова, и голова на ухабах крепко билась о жесткую обводку.
«Неладное дело…» — решил возчик и свернул с дороги к знакомому буряту выпросить какую-нибудь телегу подлиннее — уложить больного.
Долго ахал сердобольный бурят, сочувственно кивая головой. Сбегал к соседям; притащили длинную широкую телегу, заботливо устлали ее сеном и уложили пышущее огнем тело на плотную душистую подстилку.
Двинулись потихоньку, провожаемые сочувствующими взглядами бурят.
Зной понемногу уже спадал, когда въехали в город. Ожили загнанные в тень с полдня обитатели особняка Шелихова.