К неведомым берегам - страница 36

А в это время положение Григория Ивановича неожиданно резко изменилось: жар спал, но появилась невиданная слабость: малейшее движение, небольшой поворот головы или в полный голос сказанное слово — и ручьями льется пот. А потом больной надолго засыпает.

— Выздоравливает… — сказал Бритюков, когда заговорщики собрались вместе.

Наступила зловещая тишина, которую прервал сиплым, каким-то приглушенным голосом Бритюков, будто горло ему стиснула судорога:

— Я распустил по городу слух, что Шелихову стало хуже, что сердце с часу на час слабеет и надежды на то, что выкарабкается, стало еще меньше…

Когда Бритюков замолчал, взволнованно заговорил Василий:

— Если теперь же, сегодня, не помочь, завтра будет поздно. Слышал я в канцелярии генерал-губернатора, что должен вот-вот возвратиться городской врач, за которым третьего дня Натальей послан нарочный. Не прозевать бы, Бритюков! Это твое, брат, дело…

Заговорили и остальные. Говорили о том, как и когда каждому из них насолил Шелихов. В Бритюкове снова заклокотала жажда мести…

Вечером прибежала от Шелиховых к Бритюкову Катя: больному стало хуже. Рассказала, что отец бредит, дрожит, кричит, что боится, и слабеет на глазах.

Бритюков поспешил к постели Шелихова.

«Хорошо…» — определил он про себя, откидывая с ног одеяло: заметная синева ступней и пальцев, судорожное то тут, то там подергивание мышц, особенно икр, и бросающаяся в глаза худоба осунувшегося лица с темными подглазниками сказали все. Больной был без сознания, пульс еле прощупывался, биения сердца не было слышно, дыхание явно становилось реже и реже.

Бритюков поднял голову, но не в силах был видеть полные слез глаза Натальи Алексеевны; бросил уже на ходу:

— Молитесь!.. — И вышел.

Через два дня состоялись пышные похороны. В траурной процессии, с архиепископом и генерал-губернатором во главе, обращал на себя внимание целый отряд учившихся за счет покойного маленьких алеутов, оглашавших громкими рыданиями весь путь до самого Знаменского монастыря.

А на следующий день Василий занялся приведением в ясность всех дел покойного брата. Безвольная и ко всему безразличная Наталья Алексеевна доверила ему ключи от железного сундука с деловыми бумагами и обширной перепиской Григория Ивановича, и Василий с головой погрузился в недавно еще недоступные ему письма.

В первый же день этой работы ярко встала перед ним картина его падения. Склонившись над побуревшим от времени листком бумаги, он читал и перечитывал ненавистный «Контракт о найме на службу Василия Ивановича Шелихова», написанный под диктовку неумолимого и бессердечного Григория… «На один год без определенной должности… Делать все, что будет приказано…»

Среди бумаг Василий нашел два чистых листа плотной синеватой бумаги с выведенными старательно знаками характерной подписи покойного — «Григорий Шелихов». Один из листков Василий уложил на место, а другой отложил себе, подумав: «Может, пригодится?..»

Много дум передумал Василий, прежде чем решился использовать чистый лист бумаги с собственноручной подписью покойного брата. «Наташа ничего не подозревает и мне доверяет по-прежнему, — думал Василий. — Правда, я не наследник покойного брата — оттеснен законными детьми, но Наташа — законная опекунша их и сама наследница. А кто же все-таки я, Василий, сам по себе?» задумался он и продолжал размышлять:

«Для того чтобы начать распоряжаться, надо получить доверенность от всех взрослых наследников. Это нелегко. Анна, к примеру, замужем за Резановым, с которым тоже приходится серьезно считаться. А как быть с компаньонами? Голиков… Мыльников… Лебедев… Что они замышляют? Одно дело — разорить Григория, другое — пойти против себя и уничтожить крепкое предприятие, около которого можно кормиться, и хорошо кормиться!.. Так что же, с Наташей идти или с ними?.. А время не терпит… И посоветоваться не с кем — выдадут и продадут, некому довериться. Ведь кругом одни мошенники!»

— Думы все о тебе, Наташа, — соврал Василий вошедшей Наталье Алексеевне, — как спасти тебя от разорения. Не позаботился о тебе твой муженек.