К победным рассветам - страница 14

— Есть один! — кричу командиру, заметив, как объятый пламенем «мессершмитт» устремился к земле.

Но следом за ним вспыхнул и наш истребитель. Еще несколько долгих секунд, и второй краснозвездный «ястребок», быстро теряя высоту, вышел из боя. Теперь у «мессеров», что называется, развязаны руки, и они набросились на нас. Придерживая парашют, берусь за пулемет. Словно в лихорадке трясется ШКАС. Кабина наполнилась едким запахом пороха. Девятка бомбардировщиков держится плотным строем, дружным огнем отражает атаки врага. Нам надо обязательно пробиться к цели, чего бы это ни стоило. Танковая колонна немцев не должна дойти до фронта. Пусть мы не уничтожим ее полностью, но непременно нанесем чувствительные потери, а главное — сорвем замысел противника.

Отбиваясь от наседающих истребителей, делаем заход на цель. Темные коробки танков видны отчетливо. Они напоминают больших тараканов. От бомбардировщиков отделяются десятки блестящих капель. Обгоняя друг друга, они устремляются к земле. Там вздымаются клубы взрывов, а затем в разных местах вспыхивают костры подожженных танков.

— Здорово накрыли цель, — слышу голос Литвиненко. Но сейчас нам не до похвал и восторгов. Вражеские истребители наседают все наглее. Заходят то справа, то слева, непрерывно поливая нас пулеметно-пушечным огнем. Один «мессер» зашел в хвост нашей машине, но несколькими пулеметными очередями мы заставили его отвернуть. Вдруг по корпусу самолета пробежала короткая дрожь, я почувствовал сильный удар. Стрелка указателя масла сразу поползла вниз. Смотрю на Тимошина. Он уверенно продолжает вести машину. К счастью, она еще слушается рулей, но теряет высоту и скорость. Один мотор заглох. Теперь мы не в состоянии не только вести группу, но и держаться в строю. Михаил Тимошин передает командование заместителю. Нашему же экипажу остается одно: во что бы то ни стало дотянуть до спасительной линии фронта. А фашисты продолжают атаковать пашу одинокую подбитую машину. Выручает стрелок Литвиненко. Меткой пулеметной очередью он прошил одного «мессера», и тот, показав желтое брюхо, стал разваливаться в воздухе. Но следующая атака вражеских истребителей достигла цели. В самолете раздался треск, его сильно качнуло. Начался пожар. Пламя обжигает лицо, руки, едкий дым затрудняет дыхание. Вот машина перешла в беспорядочное падение. Чувствую, как тело, словно налитое свинцом, вдавилось в чашу сиденья, перед глазами поплыли желтые круги. По переговорному устройству Михаил Тимошин успел крикнуть: «Прыгай!»

В это короткое, как вспышка молнии, мгновение я вспомнил о своем полуоткрывшемся парашюте. По телу прошел озноб: спасет или откажет? Успеваю заметить, как командир прячет в воротник лицо от подбирающегося к нему пламени. С большим трудом открываю люк и, придерживая обеими руками ранец парашюта, вываливаюсь из самолета. Навстречу с головокружительной быстротой приближается земля. Резко выдернул кольцо. Еще несколько долгих, мучительных секунд — и последовало основательное встряхивание. Упругая подушка воздуха замедлила мое падение. Спасен! Опускаюсь с парашютом, но в каком положении: нога запуталась в стропах, и я нахожусь почти вниз головой, купол наполовину смят. Что делать? Жадно глотаю воздух. Отчаянными усилиями мне все же удается принять нормальное положение. Только после этого полностью раскрылась белая ромашка парашюта. Теперь тревожит другое: где приземлюсь — в расположении своих или вражеских войск?

Ноги коснулись земли. Парашют тащит меня по кочкам. Погасив купол, избавляюсь от лямок. Только теперь слышу взрывы снарядов, мин, свист разлетающихся осколков. С тревогой и болью смотрю вслед удаляющейся группе наших бомбардировщиков. Ее продолжают преследовать вражеские истребители, и не исключено, что нашу участь разделят еще некоторые экипажи.

Тороплюсь свернуть парашют, чтобы быстрее осмотреться, найти покинувших горящую машину боевых товарищей. Как запоздалый отзвук только что пережитого меня охватывает страх. Мины и снаряды рвутся неподалеку, но удастся ли добраться до своих, встретиться с остальными членами экипажа?