К предательству таинственная страсть... - страница 26

(1950)

Стихи, видимо, написаны в связи с торжествами великого пушкинского юбилея 1949 года — стопятидесятилетия со дня рождения поэта.

Этот образ становится для Даниила Андреева своеобразной истиной, к ней он так или иначе постоянно возвращается во все последующие годы жизни.

Строфа из стихотворения “Размах” (1950), где путь России через жертвы “и злодеяния” всё равно ведёт (прямо по-клюевски!) к “безбрежным морям Братства, // к миру братскому всех стран…” С особой страстью поэт нащупывал эти связи в начале Великой Отечественной войны, ибо только в них видел победный и кровавый путь Родины и её спасение от очередного нашествия “двунадесяти языков” Европы.

Но что может их остановить? Только союз двух сил — народной русской стихии и воли строителя нового государства. И Даниил Андреев пишет жуткое и загадочное стихотворение об эвакуации мумии Ленина из Мавзолея осенью 1941 года. Тело вывезено “из Зиккурата”… “в опечатанном вагоне” на восток, на берега Волги, а дух его, “роком царства увлекаем”, как тень, поселяется в сердце Кремля, в стенах, где склоняется над картами небывалых сражений продолжатель ленинского дела, укрепляемый этим духом, который

Андреев проникает в сверхъестественные сферы жизни, когда показывает, откуда и как черпают энергию тираны, диктаторы, “вожди всех времён и народов”, “чудотворные строители”, как они передают свою силу друг другу, что и случилось во время эвакуации тела Ленина на Восток, организованной по воле Сталина:

(1942–1952)

В сущности, Даниил Андреев проникает в тайну того события, когда Сталин во время знаменитого парада 7 ноября 1941 года произнёс ошеломившие мир слова о связи ленинского дела с деяниями Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова и Кутузова и поставил их всех — вождей и полководцев тысячелетней России под одно Знамя, объединив, как по волшебству, враждующие времена. Перед такого рода картиной (если принять её) становятся ничтожными и плоскими россказни нынешних сванидзе о том, что минувшие 70 лет России — это “чёрная дыра”, “тупиковый путь”, бессмысленно потраченная эпоха. В этой мистической речи вождь повторил и предвосхитил поэтическое словотворчество Андреева: поэт в те дни, когда Сталин стоял на заснеженном Мавзолее, писал стихи-молитву, обращаясь к Творцу:

(1941)

Я не буду расшифровывать, кого поэт называет “суровым другом”… Впереди его ждёт “чаша мук”, но он смутно догадывается, что такого рода “чудотворные строители” неподсудны обычному человеческому суду:

Это сказано обо всех сделанных из одного сверхпрочного сплава российской истории — об Иоанне Грозном, Петре, Иосифе, при котором страна уже была под стать диктатору — не “грустная и тихо плачущая”, но яростная, гневная, подымающаяся на дыбы: “Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!.. ”

Какой высшей волей можно было объединить анархическую многоликую, многоплеменную русскую вольницу для борьбы с орднунгом тевтонским, с его колоннами, сокрушившими дряхлую Европу?