Кабаре - страница 15

Вряд ли можно было найти более престижное место работы, где я могла бы следовать велению своего сердца. Предки синьоры Помпи были владельцами похоронной конторы и бальзамировщиками на протяжении многих поколений. Они не только хоронили всех римских пап со времен Григория Великого, но и, как по секрету сообщила мне синьора, бальзамировали самого святого Петра.

Она начала с осмотра помещения. Сразу за приемной, где потерявших надежду по-матерински приветствовала секретарша Калипсо Лонго, шли две усыпальницы, комната персонала и офис. Дальше был двор, в котором стояла частная скорая помощь, а через двор — сарай с гробами и прочим инвентарем, а также холодильная камера, где тела покойных хранились в ящиках, как бумаги в большом шкафу-бюро. К камере примыкала комната бальзамирования, где мне и предстояло работать.

Это была светлая комната с кафельными стенами, пахнувшая дезинфицирующим средством с ароматом герани, который так нравился тете Нинфе. С каждой стороны было по металлическому столу с раковинами внизу. На стенах висели свернутые кольцами резиновые шланги. На тележке разложены хирургические инструменты, а между столами батарея огромных сосудов с ярко-розовой жидкостью.

Мы надели зеленую спецодежду. Я взяла напрокат комплект самой синьоры и утонула в нем. (Скоро у меня будет мой собственный, с вышитым черными нитками именем на нагрудном кармане — «Фреда Кастро».) На ноги нацепили белые резиновые боты. К счастью, обувь у нас была одного размера. Потом вывезли из холодильника синьору Фортуну и водрузили ее на металлический стол.

Она умерла накануне по вполне естественным причинам, а именно из-за даты своего рождения — ей было сто одиннадцать лет, — и выглядела так, как будто просто спит. Впрочем, она была как-то слишком неподвижна и слишком тиха, и ее хрупкое тело не проявляло никаких признаков жизни. Как у очень старой, усохшей, сморщенной и облысевшей куклы.

Мы сняли с синьоры Фортуны ночную рубашку и протерли тело антибактерицидным раствором. Старушка казалась очень ранимой, когда лежала на столе совершенно голая; я даже немного смутилась.

Впрочем, она наверняка поняла, что попала в надежные руки.

Я не почувствовала ни малейшей брезгливости, напротив, была заворожена, когда синьора Помпи объясняла мне детали моей работы, попутно все показывая. Сначала она взяла скальпель и сделала надрезы на правой стороне шеи синьоры Фортуны — на сонной артерии и яремной вене. Потом вставила две трубки, одну из них — для введения бальзамирующей жидкости, а другую для того, чтобы по ней стекала скопившаяся в теле кровь.

Я видела, как вены наполняются розовой жидкостью и по лицу бледной синьоры Фортуны разливается здоровый румянец. Когда начали набухать вены на ее по-детски маленьких ступнях, мы поняли, что жидкости достаточно, и перестали ее вливать. Все это время кровь по второй трубке стекала в специальную емкость — ее можно было использовать для следующей надобности.

Затем синьора Помпи с ловкостью бывалого хирурга зашила сначала надрезы, а потом и рот синьоры Фортуны, чтобы не открывался.

— Очень важно, чтобы губы смыкались естественно, — пояснила она. — При встрече с родственниками она не должна хмуриться.

Следующим шагом было обмывание всего тела мыльной водой, чистка ногтей и мытье волос с шампунем. Синьора Помпи позволила мне высушить их феном, и я старательно взбила их, как на семейной фотографии, которую нам дали. Хотя с тех пор, как был сделан этот снимок, львиная доля волос успела выпасть.

Потом мы нарядили синьору Фортуну в теплое нижнее белье, чулочки и изящное подвенечное платье, слегка пожелтевшее от старости. На ноги надели атласные босоножки, которые она в последний раз носила невестой в 1872 году.

Наконец синьора Помпи перешла к макияжу при помощи особой погребальной косметики — пудры, румян и помады. Уж она-то позаботилась о том, чтобы клиентка выглядела настолько живой, насколько это возможно.

— Пожалуй, получилось ничуть не старше семидесяти пяти, — с гордостью сказала синьора Помпи, отойдя на шаг и любуясь результатом своей работы. А по-моему, мертвая синьора Фортуна выглядела даже лучше, чем живая.