Кадеты, гардемарины, юнкера - страница 13

Инспектором классов Первого корпуса был генерал-майор Михаил Степанович Перский <…>. Ласковое обращение с воспитанниками, неусыпные труды и заботы об умственном нашем образовании приобрели М. С. Перскому всеобщее уважение и искреннюю признательность кадет. <…>

Считаю нелишним также упомянуть здесь о бывшем старшем докторе статском советнике Зеленском и передать его странности, происходившие будто бы вследствие душевной его скорби о потере нежно любимой им жены.

Доктор Зеленский, делая визитацию по лазарету, если замечал, что некоторые из больных, желая остаться лишний день в лазарете, выказывали ему жалкую и страдальческую физиономию, он озадачивал тех кадет следующими словами: «Гримасы не делать и стоять предо мной как пред Иисусом Христом! Бог, Ломоносов и я! Возьму за пульс — все узнаю; о чем думаешь — узнаю!» Такие выходки доктора Зеленского не следовало считать признаком умственного его расстройства (как предполагали другие), но были не что иное, как шутки, употребляемые им с теми кадетами средних классов, которые своим притворством намеревались обмануть его. Зеленский был очень добрый человек и любил кадет; когда бывали труднобольные, то он находился в лазарете почти безвыходно, оказывая им всевозможные медицинские пособия, дабы облегчить их страдания; многие из них выздоравливали, обязанные вполне искусству и неусыпному за ними ухаживанию доктора Зеленского.

Теперь я должен говорить о весьма неприятном предмете — о взысканиях, которым подвергали кадет за их проступки; постараюсь, сколько возможным, быть кратким. <…> За важные проступки виновные кадеты были заключаемы в тюрьму на неделю и более (место заключения кадет, как я объяснял выше, не называлось «карцером»). По рассказам кадет, находившихся в заключении, эта тюрьма состояла из небольшой отдельной комнаты, куда проникал слабый свет чрез небольшое окошечко с железной решеткой; в ней находились кровать и стол, прибитые к полу; кровать без соломенника, а вместо подушки были прибиты доски в наклонном положении; с виновного снимали мундир и надевали солдатскую шинель, и он находился на пище св. Антония: на хлебе и воде. Когда оканчивался срок заключения, ротный командир приходил в тюрьму, сопровождаемый четырьмя служителями с пучками розог, и заключенный подвергался жестокому телесному наказанию, всегда тщательно скрываемому от кадет. <…>

Русская пословица говорит: «С одного вола двух шкур не дерут!» — но корпусное начальство ее не придерживалось: за каждый сколько-нибудь важный проступок виновный кадет почти постоянно подвергался двум, а иногда и трем наказаниям.

Кадеты, испытавшие телесное наказание, рассказывали, будто бы розги «вымачивались в воде», чтобы сделать наказание более «чувствительным». Если допустить справедливость таких рассказов, то, по всей вероятности, это делалось без ведома ротных командиров, самими служителями, так как между ними были очень грубые и жестокие люди; исполняя обязанность «палачей» при экзекуциях, они секли кадет без всякой к ним жалости.

Такое жестокое и позорное для благородного юношества телесное наказание, оскорбляя врожденные благородные и возвышенные чувства, озлобляло многих кадет до невероятности, так что при наказании некоторые из них с твердым и истинно рыцарским характером, дабы не кричать и скрыть боль от наказания, или, лучше сказать, чтобы пересилить эту боль, кусали до крови свои пальцы! Это не вымысел, но факт, который я могу объяснить лично и назвать их по фамилии.

В 1819 году генерал-адъютант императора Александра I, граф Петр Петрович Коновницын, был назначен главным директором Пажеского и других кадетских корпусов, Дворянского полка и Императорского Царскосельского лицея с принадлежавшим ему пансионом, а в 1820 году генерал Клингер, по прошению, уволен от звания директора 1-го кадетского корпуса. Вместо его директором 1-го корпуса назначен инспектор классов генерал-майор Перский, с оставлением при прежней должности.

С назначением <…> Коновницына, в корпусе все переродилось и изменилось к лучшему. <…> Какая-то невидимая сила руководила поступками кадет: мы старались быть благонравными, послушными, и все делалось без приказаний и напоминаний со стороны корпусного начальства; граф Коновницын был в состоянии сделать такой счастливый «переворот» во всех корпусах.