Кадиш по Розочке - страница 10

– Послушай, Додик! Ты уже совсем не мальчик. И успехи у тебя дай Всевышний каждому. Все это так. Но надо понимать, что скоро меня не будет. И тебе придется пробиваться в жизни без меня.

– Баб…

– Не перебивай! Я знаю, что говорю! Будет это через год или через десять лет – неважно. Но меня, как и любого, примет земля, пока Всевышний не пробудит нас для вечной жизни. Вот после того, как меня не станет, все достанется моим сыновьями, твоим дядьям. Твоя матушка, вечная ей память, свою долю уже получила.

Твоим будет только магазинчик Соловейчика. Да и тот ты будешь делить с беспутным братцем, которому только бы перед девицами в Вильно красоваться. А время сейчас неспокойное. Война. Какие-то социалисты и прочие шлимазлы. Все хотят правды. А что бывает, когда все хотят правды? Правильно: полный гармидер. Все летит кверху ногами. Как бы и тебе в эту яму не свалиться. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – проговорил Додик, соглашаясь с бабушкой скорее по привычке, чем потому, что понял ее речь.

– Не такого будущего я тебе хочу. Вот поэтому ты и женишься на дочке Хаима Алекснянского. Не перебивай меня! Она – девица добрая. Говорят о ней только хорошее. Я узнавала через доверенных людей. Будет тебе верной женой. Но главное не это. Они – люди состоятельные, уважаемые. За дочерью дают хорошие деньги. И я на тебя кое-что отпишу.

– Бабушка, милая! – вскочил юноша. – Я же ее никогда не видел! Не знаю даже, как ее зовут!

– Сядь и слушай, внучек! Ишь, как взвился. Так ведь и она тебя не видела. Не для похоти люди женятся. Это – дело, а не чувство, – засмеялась Пая-Брайна. Потом как-то сразу помрачнела: – Ты думаешь, я знала твоего дедушку Исаака, земля ему пухом, до дня обручения? А прожили мы жизнь дай Господь каждому. Считай, что это твой долг перед семьей. Ваш брак усилит и их, и нас. Это сейчас важно. Когда мир летит кверху тормашками, нужно объединяться, чтобы выжить. Понял? Вот и хорошо.

– Зовут-то ее как? – нерешительно спросил Давид. Ему совсем не улыбался брак с неизвестной девицей. Пусть она хоть три раза самого достойного поведения. Но… вдруг она хромая или горбатая? Или вдруг она какая-нибудь дурочка из штетла? И что он с ней будет делать? Но при всех этих мыслях он прекрасно понимал, что возможности уклониться от воли бабушки у него нет. Все, или почти все, что было в его жизни, шло от нее.

– Рахиль ее зовут. Рахиль, не Лия, – опять засмеялась бабушка. – Роза, если по-русски. Они уже почти не аиде. Говорят на русском языке, в русских гимназиях детей учат. Не выкресты, но к столу трефное подают. Ну, нас это не касается. Ты ж сам не талмудист?

Додик усмехнулся. Видимо, она была в курсе вольной жизни в доме дядюшки. И за великий грех это не считала.

– Считай, – продолжала бабушка, – что это гешефт. Ты получаешь капитал, получаешь звание коммерции советника. Пока ты будешь доучиваться, я прослежу, чтобы твои денежки не лежали без толку. А вернешься – сам управляй ими. Ты меня понимаешь, майне херцен? – погладила она его, как в детстве, по голове.

– Конечно, бабушка.

– Вот и молодец. Ты не думай, у твоей старой бабки еще хватит сил подумать за всех своих детей и внуков. Все будет хорошо и правильно. Ты у меня будешь первым коммерсантом во всей губернии. А теперь пойди в свою комнату, подбери себе одежду на завтра.

– Мне быть в форме?

– Нет. Давай лучше надень что-нибудь партикулярное. Фрак надень. Оно будет приличнее. И свату понравится. Иди уже. Мне еще нужно кое-какие бумаги просмотреть. А ты пока кольцо посмотри, что я для твоей невесты подобрала.

Роза, пятнадцатилетняя девушка с упрямо не желающими укладываться в прическу иссиня-черными кудряшками волос, уже второй день чувствовала себя, как говорится, не в своей тарелке. И было от чего: ее отец, сестра и она сама ехали знакомиться с ее будущим мужем. Она знала, что так будет. Родители договорятся о браке, составят брачный договор, и она станет женой какого-то совершенно неизвестного ей человека. Что такое быть женой она пока представляла себе не очень. То есть, она видела, как живут ее родители. Знала, что отец относится к матери с неизменным почтением. Мать же за это платила ему самой искренней преданностью.