Кадиш по Розочке - страница 12

Отец был весел, шутил. Вера с неодобрением рассматривала разбитую мостовую и невысокие домики Бобруйска. Только Розочка не могла отвлечься. Она опустила голову, стараясь ничего не видеть и не слышать. Ей казалось, что ее все бросили и принесли в жертву. Хотелось плакать.

Наконец, они подъехали к необычному двухэтажному деревянному дому, очень красиво украшенному резьбой, с огромными окнами и изящной лестницей. На лестнице, возле которой они остановились, стояли высокая пожилая дама в строгом темном пальто, женщина и мужчина помоложе и юноша, почти мальчик, в черном фраке и пальто, наброшенном на плечи.

Он был невысоким, но с широкими сильными плечами, синими-синими глазами и такими же, как у Розочки, неуправляемыми кудряшками, только русого цвета. Открытое и простое лицо, которое немного портили тонкие губы. Взгляд мальчика был таким напряженным и взволнованным, что Розочке вдруг захотелось его пожалеть.

***

Первая встреча с будущей женой получилась не слишком удачная и очень беспокойная. Холодным осенним утром к дому, где на крыльце уже стояли бабушка, ее младший сын Эфроим с женой и сам Додик (все торжественные, в праздничных одеяниях), подъехал закрытый экипаж. Из открывшейся двери, не дождавшись слуги, выскользнула тоненькая девчушка в теплом пальто и кокетливой шляпке. Она внимательно осмотрела встречающих, и с брезгливым видом проговорила: «Все же здесь ужасная глушь. Как я и думала».

Сердце Давида екнуло и опустилось куда-то к желудку. С такой вертихвосткой жить? Пропадешь. Но вида он не подал. На лице сохранялось самое приветливое, как ему казалось, выражение. Бабушка же говорила, что это – сделка. Значит, эта неприятная девчонка – издержки. Столь же невозмутимыми были и бабушка с дядькой.

Следом за девочкой, опираясь на плечо слуги, из экипажа выбрался дородный господин в дорогом пальто, лакированных штиблетах по виленской моде и с тростью с тяжелым серебряным набалдашником. А следом за ним тихо спустилась невысокая девочка, может быть, годом или двумя старше первой. В отличие от сестры (а в том, что они сестры, не было сомнений) черты лица ее были несколько крупнее, но это не портило ее. Напротив, лицо казалось более выразительным. Густые темные волны волос были аккуратно уложены, заплетены в косу, спускающуюся из-под шляпки. Взгляд ее был хоть и взволнованный, но твердый, без вызова и агрессии.

Девочка, теребя в руках платок из тонкой шелковой материи, опустила глаза. Почему-то в этот момент Давид сразу понял, что это она, его невеста. Что-то в ее облике показалось Додику невероятно теплым и знакомым. Она чем-то напоминала ему его маму на немногих старых фотографиях, хранившихся в петроградском доме. Это показалось странным – у матери были огненные волосы и голубые глаза. Здесь глаза были карими, а волосы черными. Вот только взгляд…

Дородный господин радостно и как-то по-свойски приветствовал бабушку. Кивнул дядюшке и подмигнул с хитринкой Давиду: мол, не теряйся, парень. От этого Давиду как-то сразу стало легче.

– Ну, здравствуй, матушка Пая-Брайна, – громко провозгласил гость, приблизившись к хозяевам. – А это – дочки мои, Роза и Вера. Прошу любить и жаловать.

Девочки, поднявшиеся следом, вежливо сделали книксен перед хозяевами.

– И тебе здоровья и благополучия, Ефим Исаакович! И дочкам твоим, – степенно отвечала бабушка. – А это – мой сын Эфроим и внук Давид.

Все чинно проследовали в гостиную, где был накрыт завтрак. Роза, проходя мимо Давида, только скользнула взглядом. Спокойно и как-то по-доброму улыбнулась. Давид улыбнулся в ответ. Сердце вернулось на свое законное место и… опять стало тихонечко екать. Правда, теперь от ожидания. Вера, младшая дочь, напротив, внимательно и долго – на грани приличия – осматривала Давида, как диковинного зверька, после чего недовольно хмыкнула.

За столом говорили все, кроме Давида и Розочки. Несмотря на то, что их посадили рядом, что-то не давало им свободно обратиться друг к другу. А может, Розочка (уже не Роза, а Розочка) просто была молчаливой. Они сидели, уткнувшись в тарелки, и разглядывали на дне что-то необычайно интересное. Только к концу завтрака молодые немножко расслабились. Стали обмениваться взглядами, в которых было не только любопытство – ведь им вместе теперь жить много-много лет. Додик помнил свой неудачный опыт платной любви. Но к Розочке оно как-то не вязалось. От нее веяло чем-то другим, волнующим и совсем не гадким.