Кадриль - страница 5

Меня, помню, кадриль поразила. Сложнейший танец! На большой зальный пол шашечками, да платьица поярче, думал я, так эти калейдоскопические построения хоть сверху рисуй! И в то же время каждому давалось свое соло, каждый раз дуэт двух новых танцоров звучал по-новому. У каждого была своя выходка, своя дробь, свое коленце.

Тоня оказалась плясуньей на все сто: танцевала не только радостно, но и с особою статью. Локоток ее как-то особенно упруго отходил назад. Как-то особенно упруго выгибалась спина. Ноги выделывали что-то замысловатое, смешное, но это не портило дела — наоборот! Волосы ее то отлетали назад, то охлестывали лицо, и она их отбрасывала коротким быстрым движением.

В одном из переплясов — я даже вздрогнул от неожиданности — получилось вдруг, что она смотрит прямо на нас, улыбаясь, как давно знакомым. И снова — пляшут кавалеры, пляшут дамы, пары меняются местами, пары идут друг другу навстречу…

После кадрили долго ещё стоял легкий смех, перешучиванье.

Кстати, в конце кадрили появилась Жанна.

— Что за сельский менуэт? — осведомилась она и тут же пустилась в рассказ о своих злоключениях с утюгом, в котором нужно было разжигать угли — чем бы вы думали? — лучинкой!

Баянист заиграл, может быть, танго, а может, медленный фокстрот, и Юрка вдруг сорвался с места, и вот он уже на площадке с Тоней, и о чем он, интересно,

«заливает», какой из двенадцати стульев подкидывает ей, какой фразой Бендера блещет?

— Ого, — говорит снисходительно Жанна, — Юрочка времени зря не теряет.

Но тут срываюсь с места я и нагло перехватываю даму у Юрки. Моя решимость перехватить ее так внезапна и так велика, что попробуй кто-нибудь из них возражать, я, кажется, сделал бы это насильно.

— Наш-то флегма! — слышу я сзади удивленный Юркин возглас и — презрительный — Жанны:

— Это что, серьезно?

— Ну что ты!

Тоня успевает вовремя убирать из-под моих ног свои, а я успеваю выпалить целую тираду насчет того, что кадриль — это здорово, в самом деле здорово, нет, честное слово! (хотя Тоня не выражает никакого сомнения или удивления), и я рад, что попал сюда (и опять «честное слово»), рад, что встретил ее, и хотел бы, если она не против, проводить ее до дому.

— Проводить? — повторяет она и тут же скороговоркой: — Нет, не надо, еще смеяться будут! А вы вот что, лучше дожидайте меня у дома… А не хитро найти. Ворота у деревни видели? Так крайний домок на взгорке, скамейка у сирени.

— Господи! — восторгаюсь я. — Так я же там сегодня мечтал посидеть!

— Ну вот и посидишь! — вдруг переходит она на «ты». — Только уходи, пока еще «сковородка» не кончилась.

— Ну, ясно, ясно, — тороплюсь я и хочу еще что-нибудь прибавить, но возле нас вырастает этот самый Петя — «от горшка два вершка», хотя вершки, надо признаться, длинноваты.

— Прошу прощения! — кидает он мне, а Тоне: — Мадам, желаете один тур? — И сам же отвечает жеманно за воображаемую мадам: — Ах, ах, как я могу отказать!

— Чертов юнец! — говорит вслед им Юрка. — Насмотрелся кино и корчит донжуана.

Жанна не говорит ничего — она то насмешливо смотрит на Тоню и Петю, то останавливает «изничтожающий» взор на мне. Но эти штучки меня не трогают.

Протанцевав для отвода глаз с какою-то робкой девушкой, которая сильно вздрагивала каждый раз, как она или я сбивались с ноги, я небрежно сказал Юрке, что, пожалуй, уже пресыщен впечатлениями и пойду прогуляюсь один под луной.

Юрка приподнял брови.

— Смотри, чтобы тебе деревенские мальчики ноги не переломали!

— Не боись.

Медленно обогнув площадку, чтобы Тоня видела, что все идет, как условлено, я отправился к ее дому.

До дома я добрался чуть не бегом, но не сразу решился подняться к скамеечке и сесть, а усевшись, чувствовал себя некоторое время не в своей тарелке. «А что как подвох? — думалось мне. — Что как поставят меня сейчас в какое-нибудь дурацкое положение, выльют на голову помойное ведро или еще похлеще отмочат номер…» Однако все было тихо. От деревни дорога уходила вниз, к речке. И поля, и речка виделись обманчиво четко в лунном свете — целиком, но без подробностей.

И было так хорошо все это: и тишина, которой не мешал ни лай собак, ни отдаленный звук баяна, и воздух, и большое спокойное небо, — что я совсем забыл, где я сижу и почему. Представлялись мне какие-то менуэты, кадрили на больших площадках под луной, какой-то обряд приглашения на танец — цветок, молчаливо протягиваемый девушке. Потом мне чудилось, что я живу в этом доме вместе с Тоней, мы уже давно женаты и, как всегда, я вышел ее встречать. Я воображал деревню зимой, накатанный спуск к реке, по которому мчимся мы на санках — щека к щеке — с Тоней.