Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - страница 7
— Стало быть, тебе не надо отправляться на войну, Беня? — в десятый раз спрашивал он у сына, который читал в «Московских ведомостях» отчет военного корреспондента о крупной победе русских на сопках Маньчжурии. — Странно, очень странно.
— Нет, отец, не надо, потому что я женился, — терпеливо разъяснял Беня. — Только что женившийся мужчина на год освобождается от военной службы, вот и в Библии так сказано…
— Так это в Библии, а вот слышал ли кто о таком указе в России?
— Сам видишь, раз я тут.
— Что верно, то верно, — сказал старик, успокаиваясь. — Я тоже тут, рядом с тобой и твоей женой, вот и детки у вас скоро пойдут, у тебя и у твоей жены, мне внуки…
Он вдруг побледнел и растянулся во весь рост на диване. Лихорадка сотрясала его десять минут. Беня сложил газету, сел рядом и держал старика за руку, пока тот не затих и не перестал стучать зубами.
— Помру скоро, — глухо сказал Залман.
— Еще чего, — сказал Беня и ободряюще похлопал его по руке.
— Пожил, хватит, так ведь?
— Чего тебе помирать? Не помрешь, ты крепко сколочен. Лихорадка пустяки. У каждого когда-нибудь да случается лихорадка. А вот не малярия ли у тебя?
— Малярия? Последние пятнадцать лет я провел в Сибири. Нет, меня вымотал этот лыжный переход в Архангельск. Прошел на лыжах несколько сот километров, — прошептал старик.
— Зачем тебе это было нужно? — возразил Беня.
— Я сам так захотел, — упрямо твердил старик, тыча рукой в воздух. — Тосковал по вам, не мог больше жить в плену и тосковал по тебе, по твоей матери…
— Но ведь мать-то умерла еще до того, как ты попал в Сибирь, — напомнил Беня.
— Часто думал о ней. Все время тосковал по вам. Ведь это естественно, не так ли? Человек тоскует по своей семье. Ну и я тоже так, в иные дни… иные ночи…
— Все равно незачем было, — покачал головой Беня.
— Да не бубни ты, как старая баба! — Старик сел на диване, положил ногу на ногу, оперся локтями о стол и продолжал: — Ты хоть знаешь, что это такое — идти на лыжах по сибирской тундре?
— Откуда мне знать?
— Туг свои сложности. Когда ветер с севера, надо повернуться к нему спиной, потому что, когда ветер встречный и холоден как лед, трудно дышать. Гольфстрим не помогает. На юг не пойдешь, раз идешь на север. Опять-таки если ветер дует с запада из пустыни Гоби, то летом устанавливается обжигающе знойная погода, а когда он пролетает над Джунгарией, то мало-помалу свежеет и переходит в северо-западный, но на Западно-Сибирской равнине уже осень, ее чувствуют обитатели юрт, и леденящие снежные бураны в Пермской губернии валят тебя с ног, когда идешь на лыжах в Архангельск. Понятное дело, поднимаешься и что есть сил идешь дальше.
— Тебе надо отдохнуть, отец, — сказал Беня и попытался уложить Залмана на диван, но Залман нетерпеливым движением оттолкнул его.
— В тех местах еще прячутся в пещерах шаманы, их даже не пытались рассовать по разным конторам. Я с трудом пробивался сквозь буран и остерегался открывать рот. Мне невольно пришло на память несколько строк из песни, никогда ее не забуду, — сказал Залман и стал монотонно напевать:
У меня мелькнула мысль, что северный олешек — нечистое животное, несъедобное, ибо сказал Господь Моисею и Аарону: «Всякий скот, у которого раздвоены копыта и который жует жвачку, ешьте». Я помнил, что северный олень жует жвачку, но не помнил, какое у него копыто. По сути говоря, это было решительно все равно, потому что я не видел вокруг ни оленя, ни чего другого. Я пер вперед и вперед сквозь пургу, таща за собой санки со всем своим имуществом. Со всех сторон, насколько хватал глаз, был снег. В снежной мгле глаз хватал на полметра, не больше. Я не видел вытянутой перед собой руки. Но в промежутке между двумя вьюгами впереди на мгновение открывался островок леса, и я вслепую устремлялся к нему. Я то и дело падал, у меня являлось желание лежать и не вставать, но, стиснув зубы, я думал: «Мог добраться от Тобольска сюда, так уж конечно сможешь дотащиться вон до того леса». На пределе сил я таки добрался до опушки, постоял с полчаса, переводя дух и набираясь сил, и в конце концов решил соорудить себе здесь убежище от ветра под сибирской елью.