Как росли мальчишки - страница 25

И вот мы сидели перед Максимычем в его кабинете.

В отделении полутемно — барачное окошечко с теневой стороны, к тому же узкое и заплетённое заржавленной решёткой. Отсюда, из этого кабинета, вору, конечно, убежать невозможно. Отсюда сам Максимыч едва ли убежит. А, наверное, хотел бы…

Он как-то даже выразился:

— На фронт бы удрал с этой работы, в самое пекло.

Но между тем он у нас на посёлке чуть ли не вся власть: то есть и следователь, и прокурор, и районный, вместо того лейтенанта Топырина, которого ещё летом в сорок третьем взяли на фронт. Максимычу же сказали, что пришлют районного нового.

Однако прошло уже около двух лет и с фронта давно прислали похоронную на Топырина, а нового районного всё ещё не было.

А Максимыч — он уже почти старик, хотя и не снятый с военного учёта, и образование у него всего четыре класса, и запущенная болезнь лёгких.

Впрочем, он умел держаться солидно и всё время прерывал наш и без того сбивчивый и торопливый рассказ. О том, как мы нашли дохлую овцу и как она потом ожила.

Правда, мы тут же поправились: потому как овца сначала ожила, а уж потом мы её нашли.

— Так, так, — тянул Максимыч, и худое узкое лицо его становилось строгим.

Сухие, изношенные трудом пальцы барабанили по столу, выкрашенному в красный пожарный цвет:

— Так, так…

А глаза у него были простые, серые, как у моей матери или как у дяди Лёши Лялякина.

И пусть он, Максимыч, старался нас запутать встречными вопросами и запугать, это всё не беда. Да и как запутаешь, если мы говорили правду, и не запугаешь, если мы уже давно знали, что он, Максимыч, очень добрый и только скрывает это.

Наконец он и сам убедился в нашей правоте и стал уже совершенно другим, будто сразу состарился, и закряхтел, ища в кармане свою трубку.

Закурил. Вылез из-за стола и, скрипя ремнями, что скрещивались на груди, прошёл мимо нас.

— Скорей, — попросил Лёнька. — А то вдруг Портянкин овцу надумает резать.

Максимыч остановился и вопрошающе глянул на него. И задумался: может ли это быть? И, сняв с вешалки свою жёлтую, будто опалённую шинель, начал торопливо надевать её. Ремни на нём опять скрипели.

Мы нетерпеливо махали руками и уверяли:

— Не надо шинели. На улице тепло.

— Так, так, — протянул снова Максимыч. И начал вешать свою шинель обратно на гвоздь.

Нам казалось, что он уж очень долго её вешает, потом долго роется в кармане, отыскивая ключ от дверей милиции. И мы торопили:

— Скорей, Максимыч.

Наконец мы шагали с ним по нашей Овражной улице. Максимыч с виду худой, немощный, и руки у него дрожали от слабости, и синий диагоналевый мундир мешковат под ремнями, но на узком бедре в рыжей кобуре — наган. А это сила.

Держись, Портянкин! Максимыч сейчас покажет тебе, как отнимать чужое!

Впрочем, показать это оказалось не так-то просто. Портянкин заперся в своём лесном доме и из-за ворот сказал:

— Овца моё сено жрала, а значит — моя!

Но Максимыч спокойно постучал ещё раз в ворота и выдохнул:

— Овца покамест казённая. По этому делу я буду следствие вести.

— Э-э, — протянул Портянкин. — Поздно. Ищи ветра в поле. Гурт зимой был, и его порезали. А сейчас — весна.

— Открой! — коротко скомандовал Максимыч. И пояснил:

— Надо проверить, есть ли в ухе у овцы бирка.

— Была, — подтвердили мы.

— Была, да сплыла, — хихикнул невидимый за воротами Портянкин. — Оторвалась где-то.

— Врёшь, открой!

Серое лицо Максимыча даже чуточку зарумянилось от негодования. Но сколько мы ни стучались, Портянкин и не собирался нам открывать.

Через верх двухметровых, выглаженных ветрами и дождями ворот старому милиционеру залезть было не под силу. Да и позорно. А вокруг двора изгородь тоже была добротной и почти сплошь до крыши, соломенной, вислой, — под нею каждое лето гнездилось несметное количество ласточек.

И мы, обойдя обширный лесников двор, вернулись не солоно хлебавши в посёлок. Максимыч зло плевался дорогой и ворчал:

— Пожалеет он у меня за такое гостеприимство.

А вечером мы видели, как Портянкин, крадучись, пробирался по нашей Овражной улице к бараку с вывеской «Районное отделение милиции» и карманы у него пузырились. Конечно, в них были бутылки с водкой, но «купить» Максимыча не так-то просто. Больше того — невозможно. И зря Портянкин надеялся на водку, а может быть, кое на что ещё. Денег у него хватало.