Как украсть гуся - страница 4

. От места, куда мы первоначально приехали, это километров четыреста. Сели в кузов грузовика – отправились. Тут была еще просто пустыня. Еще без барханов, но уже практически без растительности. Жизнь спустя я увижу редкие деревца, кустарник и чахлую травку Иудейской пустыни и усомнюсь – точно ли это пустыня, при все-таки растительности во всем поле видения. А тут сомнений не было.

Потом, часа через полтора езды высохшая трава и какие-то кустики показали нам, что настоящая пустыня сменилась полустепью. А потом мы вдруг увидели маленькое озерцо, даже, собственно цепь озер уходящих вперед по курсу. Это значило, что мы приехали. А озера это не озера, а пересохшая по лету река Орь, которая километров еще на двести севернее впадает в Урал.

Поселок компрессорной станции был построен года за два до нашего приезда, во время строительства Первой Очереди. Похож он был на все подобные поселки, которые после этого пришлось мне увидеть в Казахстане, на Тюменском Севере, в Коми, на фото, привезенных отцом с Огненной Земли после его чилийской командировки. В центре – одноэтажное здание конторы, там же клуб, столовая, магазинчик. От него крестом расходятся ряды коттеджиков и вагончиков на приколе. Жило в них по тому времени вместе эксплуатационников, их семей и монтажников человек двести. В полутора километрах по приличной дороге – два здания КаЭс – собственно компрессорной станции, работающей и новой, строящейся. Вокруг та самая выгоревшая по лету степь, в паре километров – ближайшее из озер. Еще километрах в трех – село Копинское, по здешней кличке Копенгаген, довольно большое для здешней малоплодородной местности. Еще километрах в пяти, как вскоре выяснилось, поселок Амангельды, там контора совхоза.

Райцентр, горняцкий моногородок Хром-Тау был километрах в двадцати пяти, областной центр Актюбинск километрах в ста – ста двадцати. Но нас в тот момент это интересовало мало. Оказалось, что тут о нас никто не знает, к нашему приезду не готовы. Видимо, какие-то бумаги застряли в главной конторе в Щелково, либо в Штабе Комсомольской Стройки в Актюбинске. Самое плохое, как оказалось, что о нас не знают в бухгалтерии, нету нас в списке на аванс. Но это стало ясно чуть позже. Вообще же лишних пять человек для стройки – не проблема. Выделили нам вагончик, дали матрацы, подушки и одеяла. Сказали, что непосредственно нами будет командовать бригадир Боря. Что столовая работает с семи, а в здании КаЭс надо быть утром в восемь.

Мы все люди благодаря Никите Сергеевичу к трудовой дисциплине уже как-то приученные. Отправились в вагончик, устроились, поужинали в столовой, еще и в вагончике выпили чайку. Переспали ночь, утром пришли за эти полтора километра в здание строящейся станции, Борис нас распределил подручными к штатным монтажникам. Кого протаскивать провода, кого их же “прозванивать“ – определять какой провод куда и откуда, кого в помощь сварщику. В здании и на “гитаре“ – переплетении труб за корпусом.

Не на уровне асов, но оказалось что справляемся. Жарко днем, конечно, но большей частью под крышей, так что в тени. Работаем. Но дня через четыре вылезла проблема. Нам же аванс не угрожает, а когда сложили деньги – оказалось, что их хватает на жизнь и еду на неделю. Еще ведь и не слабо погуляли на вокзале да пока ехали. У меня так в памяти осталась литровка кошмарного польского вермута, которую я допивал в вагоне. Ну, и остальные так же.

Перешли на режим экономии. Курить покупали только жуткие польские сигареты “Спорт“ по десять копеек, табак от которых если положить в воду, так к утру будет коричневая вода, в которой лежит ворох белых бумажных полосок. Ввели двухразовый режим еды: утром и вечером. Ни на какие посторонние напитки, конечно, денежек не было, хотя в столовой предлагали медовуху – бражку на меду, а в магазине стояла “казенная“. Но – пусто в кармане.

Все же и при жесткой экономии деньги неотвратимо высыхали. Был выдвинут лозунг – “каждый, кто снимает себя с довольствия, помогает обществу“. Но тут преуспел, в основном, красавец Аркаша, которого все девицы института и окрестных школ знали по сольному исполнению на концертах самодеятельности песни “Морзянка“. Его появление на сцене всегда встречалось девичьими голосами из зала: “Аркадий, спойте, пожалуйста, “Морзянку”!”. А в нашей узкой компании текст звучал так: “