Как узнать волю Божию? - страница 4

(Пс. 46, 10). Таков был и тот египтянин, который при молитве с другими не мог оставлять надолго простертыми руки свои к небу». Слова «совершенное совершенных несовершаемое совершенство» значат, что человек прикасается к предельному совершенству Бога и чувствует, что оно беспредельно, его более нельзя усовершенствовать. Совершенство для человека заключается не в том, чтобы на земле только и развивать свои естественные силы, а в том, когда он касается невидимого совершенства Творца. Тогда человек останавливается перед этим великим совершенством – бездной Божественной жизни. Как говорит святитель Григорий Богослов, «внимательно посмотрите на Бога – это огромная сияющая бездна, которая не имеет начала, поэтому Он и называется безначальным. Бытие Бога простирается дальше всякого конца, поэтому Он бесконечный и бессмертный, а когда все сведете воедино, Бог предстанет вечным». Избранники Божии уже на земле превознесены в том смысле, что видят небесные реальности.

«Между бесстрастными, – продолжает преподобный Иоанн Лествичник, – один бывает бесстрастнее другого. Ибо иной сильно ненавидит зло, а другой ненасытно обогащается добродетелями. И чистоту называют бесстрастием, да и справедливо, ибо чистота есть начало общего воскресения и нетления тленных. Бесстрастие показал апостол Павел, написавший: „Ум Господень имамы“ (1 Кор. 2, 16). Бесстрастие показал Антоний Великий, сказавший: „Я уже не боюсь Господа, но люблю Его“. Бесстрастие показал преподобный Иоанн Колов, который молился, чтобы опять обратились на него страсти. Кто прежде будущей райской светлости удостоился такого бесстрастия, как Ефрем Сирин? Ибо Давид, столь славный между пророками, говорит ко Господу: „Ослаби ми да почию“ (Пс. 38, 14), а сей подвижник Божий взывал: „Ослаби ми волны благодати Твоея“. Та душа имеет бесстрастие, которая приобрела такой же навык в добродетелях, какой страстные имеют в сластях (страстях)». Как у алкоголика есть опыт упивания, так у бесстрастного есть опыт в добродетелях.

«Если верх объедения состоит в том, что человек принуждает себя на принятие пищи, когда и не хочет есть, то верх воздержания – в том, чтобы и при алкании неповинную плоть свою удручать воздержанием. Если предел блуда есть то, когда кто похотствует при виде животных и даже бездушных созданий, то предел чистоты состоит в том, чтобы ко всем иметь такое же чувство, как к предметам неодушевленным. Если крайняя степень сребролюбия есть то, когда человек не может перестать собирать богатство или не насыщается им, то высота нестяжания состоит в том, чтобы не щадить и тела своего. Если крайним пределом уныния считается, когда кто и в покое во всем не имеет терпения, то верхом терпения справедливо называется то, если человек, находясь в утеснении, считает себя имеющим отраду», потому что человек чувствует неземную радость и от Бога черпает новые и новые силы.

«Если пучину гнева означает то, когда человек и наедине гневается, то глубина долготерпения показывается в человеке, когда он пребывает в равном спокойствии и в присутствии, и в отсутствие злословящих. Если крайнее тщеславие есть, когда человек, не видя при себе никого, кто бы его хвалил, обнаруживает тщеславные поступки, то признак совершенного нетщеславия есть, чтобы и при посещениях других никогда не окрадываться тщеславною мыслию. Если знак погибели, т. е. гордости, есть, когда кто возносится и малыми и незначительными делами, то спасительный признак смирения есть смиренно думать о себе и при великих начинаниях и совершенствах. И если знак совершенного порабощения страстями состоит в том, что человек скоро повинуется почти всему, тайно всеваемому от бесов, то почитаю за признак святого бесстрастия, когда кто может неложно сказать с Давидом: „уклоняющегося от мене лукаваго не познах“ (Пс. 100, 4), и не знаю, как он пришел и зачем приходил, и как ушел; я ко всему такому стал нечувствителен, будучи весь соединен и уповая всегда быть с Богом.

Кто сподобился быть в сем устроении, тот еще во плоти имеет живущего в себе Самого Бога, Который руководит им во всех словах, делах и помышлениях. Посему таковой через внутреннее просвещение познает волю Господню, как бы слыша некоторый глас, и, будучи выше всякого человеческого учения, говорит: