Как вам живется в Париже - страница 13

Она стала брать уроки у известнейшего театрального педагога, друга своего отца. Это был породистый седовласый старик, ещё вполне крепкий и не потерявший своего мужского обаяния. Кроме школы Станиславского он изучил все существующие современные театральные школы и был своего рода гением. О нём говорили, что он может научить играть стул.

Ксения в своей, в общем-то короткой, хоть и насыщенной жизни, ещё никогда не имела дела с такими людьми. Арсений Петрович был красив той внутренней благородной красотой, которая в те советские времена была уже полным анахронизмом. Своими аристократическими манерами, рокочущим тёплым басом и изысканным чувством юмора он больше походил на английского лорда, чем на советского педагога, пусть и театрального.

— Ну что же, милое создание, — сказал он ей мягко, — я могу научить вас всему, чему можно научиться, но я не смогу вложить в вас то, чего не вложил Он, — Арсений Петрович указал пальцем в небо, — уж не обессудьте.

— Я готова, — сказала Ксения, — я готова на всё!

Сначала он поставил ей голос, научил её владеть им во всех регистрах, обучил тончайшим его модуляциям. Потом объяснил ей, с точки зрения актёрской, все диапазоны человеческих эмоций. Научил пользоваться всей клавиатурой чувств, находить и нажимать в себе соответствующие клавиши, чтобы привести себя в нужное состояние. Научил плакать и смеяться на сцене так, чтобы этому вторил зал. Научил быть гордой и униженной, красивой и уродливой, высокой и горбатенькой, грациозной и неуклюжей, старухой и ребёнком.

Оказывается, существовала виртуознейшая техника игры и этой технике можно было обучиться почти в совершенстве.

Училась Ксения страстно. И так же страстно она влюбилась в своего учителя. Арсений Петрович отнёсся к её буйному чувству достаточно снисходительно, так как давно привык к бесконечным влюблённостям в себя студенток. Роль Пигмалиона ему давно приелась, она стала частью его профессии.

— Ксюша Александа-а-вна, — говорил он ей, слегка картавя, когда она пыталась с ним заигрывать, — вы оча-овательное дитя, но я уже в том возрасте, когда мне пора думать о душе, а не об этом маленьком хулигане, которого я почти усмирил.

Но Ксения не сдавалась. Она со своим опытом всегда получать желаемое встала, как Диана-Охотница, на тропу завоевания. Разница в возрасте более чем в сорок лет её ничуть не смущала.

— Я не выношу этих глупых, наглых и закомплексованных мальчишек, которые меня окружают. А вы… вы в ореоле…

— В ореоле приближающегося конца.

— Не смейте говорить о смерти! — возмущалась она.

— Почему же, — улыбался он, — всякая жизнь есть всего лишь бег к смерти. И чем раньше ты это поймёшь, тем лучше проживёшь отпущенное тебе время.

— Тогда я хочу быть вашей лебединой песней, — заявила она со всей бескомпромиссностью молодости.

— Вот и будь ей, в качестве моей ученицы.

— Мне этого мало. Я люблю вас.

Он долго не поддавался, слишком хорошо зная, чем такие истории кончаются. Даже клеветал на себя, уверяя, что необходимый для любви орган у него уже давно находится в «миролюбивом полёте». Но Ксения не верила и продолжала наступать. Она интуитивно понимала, что голос рассудка в конце концов капитулирует перед зовом плоти. Особенно такой плоти!

В один прекрасный вечер, после урока, Ксения вытащила из его холодильника бутылку шампанского, которую предусмотрительно сама туда же и засунула два часа назад, и заявила, что вчера ей исполнилось восемнадцать и что она собирается отметить это с ним в «интимном кругу». Он достал из своего, огромных размеров, старинного буфета хрустальные бокалы и коробку хорошего шоколада, которую всегда держал, на всякий случай. Разлив игривую жидкость по фужерам, он встал, поклонился и церемонно поцеловав ей руку, поздравил с официальным вхождением во взрослый мир.

— Ну вот! — заявила она, когда они выпили по бокалу, — это будет нашим венчанием. Перед Богом. Я видела, у вас в спальне и икона висит.

— Это икона моей покойной жены. А венчаться я не могу, так как сделал уже это однажды, сорок лет назад.

— Это не важно, — на этот раз она решила ни за что не дать сбить себя с толку, — тогда это будет нашей оргией! И вообще, — произнесла она заготовленную накануне фразу, — девственность ещё не значит непорочность. Иногда это просто невостребовательность. Я хочу, чтобы вы меня её лишили!